Империя - [68]

Луций, Ромул и Понтий стали обнимать друг друга и прыгать от радости, словно дети. Ратибор все еще неподвижно стоял, не понимая, что произошло, когда ворота раскрылись, и бойцы стали покидать арену, освобождая ее для следующих выступлений. Им на смену выбежали служители в масках богов подземного мира с раскаленными железными прутьями, при помощи которых они проверяли, действительно ли пресеклась нить жизни лежащего перед ними гладиатора, или же он еще вздрагивает. Таким образом, бывало, выявляли и тех, кто лишь притворялся мертвым от страха и отчаяния. Они, конечно, не уходили от своей судьбы. Человек в маске Харона с молотком в руке провожал павших с почестями сквозь «Ворота смерти», ведущие в украшенную венками мертвецкую. Тех же, кто подавал признаки жизни, он добивал без особой жалости. Затем он подошел к Ратибору и произнес:

— Ступай! Сегодня удача на твоей стороне! Тот юноша даровал тебе жизнь! Помолись за него своим богам, гладиатор!

Глава IX МЕСТЬ

Прошло много лет с тех пор, как три легиона пали в Тевтобургском лесу, как остатки выживших вернулись домой, но исчезли бесславно от голода и гонений здесь, на своей родной земле, став жертвой презрения сограждан, равнодушия правительства, глупости и бездействия окружающих. Все это помнил и старый Помпей. Помнил он и то, как лично расправлялся с теми, кто приходил к нему, чтобы снова попроситься под знамена и защищать свою страну, завоевывать для нее новые и новые земли. Пользуясь своим нынешним положением, он стремился с особой жестокостью карать тех, с кем еще недавно был на равных. Словно яростный хищник, почуявший кровь, он вершил то, на что другие не осмеливались. Он не взирал даже на дружбу. Предатель не может быть другом! Вот был его девиз, воплотивший всю его низкую натуру. Ради власти и шанса выслужиться он не брезговал никакими методами. Единственными, кто тогда вырвался из его цепких лап, были Корнелий и его ничтожные дружки, коим по счастливой случайности и по велению тогда еще живого и могущественного Терентия удалось ускользнуть. Мысль об этом засела в голове Помпея, словно заноза. С каждым годом, с каждым прожитым днем она беспокоила его все сильнее. Он всегда соперничал с Корнелием, с самой молодости, и всегда проигрывал, раз за разом уступая Пророку первенство.

Теперь жизнь Помпея катилась к закату. Он уже не занимал высокий пост начальника охраны, однако все помнили его рвение к наказанию и ненависть к государственным изменникам и врагам, а потому оставили за преданность и заслуги в должности писаря. Грубо говоря, Помпей стал книжным червем, который разбирал заявления и приказы на уволенных в запас ветеранов, на их довольствие и земельные владения, полученные за добрую службу во имя Рима и императора, а также бумаги на пошлину и дань с завоеванных земель и налоги с дополнительного заработка земледельцев. Но старого Помпея это дело не совсем устраивало: он так и не смог смириться с тем, что его списали, хотя и сам понимал, что на большее уже не способен. Время не знает пощады и не жалеет даже вековые дубы — что уж говорить о человеческом теле. Хотя были в его положении и плюсы, в частности, он не терял связей с сенаторами, которым подготавливал все документы для издания приказов и сбора денежных средств с граждан Рима. Все-таки лучше быть при деле и немалой зарплате, живя с набитым желудком, чем впроголодь ожидать смерти в маленькой квартирке. Эта небольшая жилплощадь досталась Помпею еще в былые годы — в подарок за преданность. И пускай она располагалась на окраине Рима, это все же было лучше, чем ничего. Многие из его соседей платили арендаторам баснословные деньги за возможность жить в этих трущобах, и он, получивший квартиру в дар, был весьма ею доволен. К тому же в его распоряжении были солдаты, а это какая-никакая, но власть! И пока он при ней, у него оставалась возможность отомстить тому, кто больше десяти лет назад не склонил головы на поле боя, а затем ускользнул от него по воле дрянного случая и сейчас живет не хуже самого Помпея, хотя сам Помпей сделал все, что мог, чтобы пустить неугодных по миру. Одно время он даже всласть позлорадствовал, пока Корнелий обивал пороги чиновников, клянча себе и своим отпрыскам на кусок хлеба. Пользуясь своим положением, Помпей лично посылал прошения в инстанции с просьбой отказать этим изменникам во всем. И им отказывали. И на первых порах все вроде бы складывалось удачно, и он был доволен тем, что, не прилагая особых усилий, он вместе с народом Рима и с подачи императора внес свою лепту в оказание презрения тем, кто должен был давным-давно кануть в низовья Тартара от невыносимых условий существования.

Но сейчас дело обстояло с точностью до наоборот: те, кого он так ненавидел, мало того, что не бедствовали, но и жили в достатке. Какой-то странный, никому не известный человек скупал по явно завышенным ценам их сельскохозяйственную продукцию, скот и ремесленные товары. И как Помпей ни пытался докопаться до этого благодетеля, все было тщетно. Все знали лишь его имя — Александр — и больше ничего. Все остальное было окутано тайной, притом тайной ненавязчивой: с одной стороны, вроде как каждый про этого Александра хоть что-то слыхал, с другой — никто не мог припомнить и сказать про него ничего конкретного. Подписанные им бумаги обычно пропадали самым странным образом, да так, что их потом уже никто не мог найти. Люди, которым доводилось познакомиться с ним лично, по удивительным стечениям обстоятельств вскоре покидали Рим, причем так же бесследно. Тем досаднее была мысль об этом неуловимом покровителе и тех, кто припеваючи жил под его крылом. Эта мысль долгие годы не давала Помпею покоя, как не дает покоя заноза, которая, несмотря на микроскопический размер, причиняет немало беспокойств, напоминая о себе болезненным нарывом.