Империя - [212]

Маркус послушно подошел к брату и смиренно посмотрел на него сверху вниз.

— Держи.

— Что это? — Маркус недоверчиво посмотрел на свернутые бумаги.

— Завещание Ромула. Он оставил свое состояние тебе. Так что владей.

* * *

Ратибор сидел на корточках и привычными движениями скатывал запекшуюся на ладонях кровь, потирая руки. Конь переминался с ноги на ногу неподалеку, ожидая хозяина. Жара раскалила воздух до такой степени, что он обжигал не только лицо, но и гортань. Мимо проскакали два всадника, тянувшие за собой привязанного за ноги человека. Несчастный дико кричал, волочась по грубому песчанику и поднимая за собой клубы пыли. Лошади мчали во весь опор к большому валуну. Через несколько мгновений послышался глухой удар, сменившийся полной тишиной. Ратибор посмотрел, как его люди привязали к лошадям очередную жертву, затем смачно плюнул на ладонь и продолжил вытирать испачканные руки. Вскоре солдаты подвели к нему троих пленных без доспехов. У одного из них были порваны уши: видимо, римляне не слишком церемонились, когда снимали с него золотые серьги.

— Кто такие?

Ратибор выпрямился во весь рост, почесывая бороду.

— Приближенные Такфарината. Хотят поговорить с тобой.

— Поговорить? Ну, пусть говорят. Послушаем.

Один из пленников начал шепелявить на ломаной латыни. Кровь текла из его рта, в котором виднелись остатки зубов, чудом сохранившиеся после знакомства с всадниками Черного легиона.

— Не понимаю ни черта! Чего он там тявкает?!

— Говорит, что они вожди местных племен и хотят откупиться. Короче, предлагают дань за свою шкуру.

— Да-а-ань? Дань — это хорошо. Только проблема вот в чем, — Русич медленно размял шею до хруста в позвонках и сплюнул пленным под ноги. — Эта тварь, Такфаринат, причастна к убийству моего отца. Мне пришлось долго с ним беседовать, но я так и не узнал того, что мне нужно.

Он подошел к лежащему на земле изуродованному телу, в котором едва узнавался бывший лидер повстанцев. Мертвец был связан, вокруг него валялась срезанная лоскутами кожа. Ратибор с размаху ударил его ногой.

— Крепкий орешек оказался. Впервые вижу, чтобы человек сам себе откусил язык. Да и взгляд странный у него был, словно он боялся кого-то, но не меня, — Ратибор вытащил из-за пояса бумаги. — Так как больше я ничего у него не нашел, а сам он мне ничего не сказал, ответьте мне вы: что это?

Один из пленников взял бумаги, мельком просмотрел их и что-то произнес на своем языке. Русич взглянул на солдата.

— Говорит, что это векселя, по которым они получали золото и серебро.

— А что там за знак в виде звезды в огне? Что он означает?

Солдат дал пленнику оплеуху, ткнул пальцем в эмблему и перевел вопрос. Тот затряс головой и что-то завыл.

— Что он говорит?!

— Бред какой-то. Говорит, что это зло, могущественное зло из самого Рима. Говорит, ответы искать нужно там, они больше ничего не знают. Ну так что с ними делать?

— Что-что… Бошки им срубите, вот что! — вырвав бумаги из рук пленника, рявкнул Ратибор и направился к лошади.

* * *

Заросли цветущей акации, бесчисленные деревья, усыпанные белыми цветами, монотонное жужжание пчел, легкое дуновение ветра и тишина — обволакивающая, безупречная, но немного пугающая. Одинокий силуэт молодого человека лет двадцати пяти. Одетый в простую одежду, с волосами до плеч и легкой щетиной на лице, он неподвижно стоял на коленях посреди окружающей его красоты. Вдруг легкий порыв ветра тронул его волосы, а с акации, медленно танцуя в воздухе, полетели и опустились на землю нежные лепестки. Молодой человек этого не заметил: его глаза были прикрыты, губы что-то шептали, будто в молитве.

— Думаешь, он слышит тебя?

На его плечо опустилась ледяная рука. Парень открыл глаза, отрешенно посмотрел куда-то в сторону и продолжил шептать.

— Ты не будешь возражать, если я помолюсь вместе с тобой? Ведь тебе страшно. Знаю, что страшно. Божественное начало в человеческой плоти, извращенный способ послать собственную частичку в этот мир. Я хочу помолиться ему за спасение его сына. Человеческая любовь переменчива, но нет нужды тебе об этом говорить: ты живешь здесь не первый год и знаешь о людях не меньше моего. Смешно…

— Что именно? — неожиданно парень перестал шептать. Его голос оказался приятным, мягким и теплым.

— Что, спасая людей, он подставляет под удар тебя. Ставит на кон не что иное, как твою жизнь. А ведь ты его сын.

— Он всех любит одинаково. Быть его сыном не значит иметь особые привилегии.

— Особые привилегии имеют его любимые создания, куда там до сына. Ты же должен принести людям веру в него, веру в любовь, в надежду, в сочувствие, в сострадание. И, я смотрю, у тебя неплохо получается в последнее время, — усмехнулся Марк.

— Отче мой, не введи меня во искушение, но избави меня от лукавого. Ибо твое есть царство, и сила, и слава во веки веков, — сжав руку в кулак, продолжил молиться парень.

— Ха-ха-ха! Брось. Мы все же родственники с тобой, как ни крути. Подумай над моими словами. Хорошенько подумай! Разве ты должен страдать из-за них? Дашь им веру — они растопчут ее, переосмыслят, переврут и повернут против тебя же. Люди — животные. Что им его учения? Глупости одни! Сам посуди: он позволяет своим чадам творить такие вещи, от которых кровь стынет в жилах. Зачем? Почему? Он и тебя использует. Жить просто так не дозволено никому в этом мире, даже тебе. Я не допущу этого.