Империя - [211]

В этот момент на Луция устремились тысячи глаз, тысячи молчаливых, беззвучных проклятий сыпались на его голову. Но ему было все равно. Перед его внутренним взором вокруг жертвенника в окровавленном платье бегала маленькая Юлия: «А я все бегу и бегу, а забор такой высокий… И дерево». Луций не шевелился. Жар от факела обжигал его лицо. Он закрыл глаза. «Мне придется делать страшные вещи». «Неужели настолько страшные? Разве, чтобы достичь своей мечты, нужно всегда убивать?». «Победителей не судят! Он бы погубил все, о чем вы мечтали! Выбора не было!», — голос Марка, четкий и убедительный, последним пробрался в его сознание. Сотни тысяч шагающих легионеров захватывали оставшиеся земли и славили императора Луция, покорителя мира.

— Прости, Ромул. У власти нет друзей, — прошептал сам себе генерал, подошел к погребальному костру и бросил в него факел.

Рваное пламя, хватаясь неровными языками за сухие бревна, пропитанные маслом, стремительно карабкалось вверх. Через несколько минут весь жертвенник был объят огнем. Он жадно пожирал дарованную ему пищу, нетерпеливо трещал и извергал из себя пепел, взлетавший почти до самых облаков. Луций молчал. Все молчали. Он увидел рядом неподвижные силуэты Маркуса, Мартина и Понтия.

«Видишь, Ромул, я не поскупился на твои проводы! Даже эта гетера лежит рядом с тобой! Все для тебя, друг, все для тебя…», — пронеслось в голове Луция.

* * *

В палатке кто-то закашлял, генерал вздрогнул, пришел в себя и поднял голову, осмотрев собравшихся исподлобья. Все стояли мертвенно-бледные. Луций щурил глаза, то ли ища взглядом того, кто его потревожил, то ли вспоминая, зачем всех собрал. Он был странный в последнее время. Все это замечали, даже он сам. Его мировоззрение стремительно менялось, человеческие ценности отходили на второй план. Он стал ощущать внутреннюю пустоту, чувствовать себя куклой — безразличной, безжалостной, бескомпромиссной. А что будет потом, когда он достигнет того, чего желает? И кто желает? Он или Марк? А может, этого желают все, просто боятся перешагнуть через мораль и человечность? А ведь всего и надо было, что убить собаку, преданного пса. А теперь он приговорил друга в наказание за двести голов отборных всадников. «Разве это была преданность? Нет!», — подумал Луций и сжал кулаки, его глаза наполнились яростью. «Цель оправдывает средства! Не я затащил его к этой нумидийской путане в постель! Сначала двести всадников, затем легион, а там и до меня очередь дошла бы!», — генерал встряхнул головой, отгоняя прочь ярость и лишние мысли, снова окинул всех взглядом и поднялся, опираясь о стол руками.

— Я собрал вас всех здесь для того, чтобы объявить благодарность! Благодарность от имени Цезаря! Ничтожные повстанцы разбиты! Да, Такфаринат бежал, но вы все знаете, кто отправился за ним в погоню: Ратибор не остановится, пока не покончит с ним. Поэтому, как только русич вернется с головой этого гада, мы отправимся обратно в Рим! Все, кто выжил, будут щедро вознаграждены! Павшие не будут забыты! Мартин?

— Да, Луций, — Мартин сделал шаг вперед и поприветствовал своего генерала.

— Наш легион потрепан, пополни его солдатами Аппония, — глаза Мартина округлились от удивления. — Скажи, что я приказал. Возьми самых лучших, отбери их сам.

— Все сделаю, — Мартин кивнул и поспешно удалился, чтобы выполнить приказ.

— Понтий, возьми себе помощников и подготовь корабли к отплытию. Проследи, чтобы воины в пути ни в чем не нуждались. Если вопросов нет, все свободны, ступайте. Маркус, ты задержись.

Луций остался наедине с братом в темном и душном шатре, который стал уже не только ставкой, но и домом генерала.

— Что не так? — немного склонив голову на бок, спросил Луций.

— О чем ты?

— Я же вижу, что ты меня избегаешь, не разговариваешь со мной. Ведешь себя, как обиженный мальчишка.

— А как я должен себя вести? По-твоему, было правильным убить собственного друга?! Мне он, конечно, был не так близок, но ты? Ведь ты вырос с ним! Вы все вместе выросли, а потом еще и сражались бок о бок! Как же так, Луций? Марк велел мне учиться у тебя, но чему? Убивать друзей?!

— Ясно, совесть проснулась. Думаешь, я не переживаю? Думаешь, мне не жаль его?! Но у меня не было выбора! Если бы я простил его, то все, конец! Понимаешь? Все подумали бы, что и им можно поступать так же! И что тогда? Что?! Ты забыл, что произошло с нашей семьей? С отцом? С Леонидом?

— Нет, я не забыл.

— Хорошо, что хоть этого ты не забыл! Я скорблю больше других о своем друге! Я поклялся себе очень давно, что все виновные в наших бедах будут наказаны, жестоко наказаны. Предавший один раз предаст и второй, и третий! Цезарь простил Брута, и чем все закончилось?! Нет, мой милый брат, лучше я буду любить Ромула в воспоминаниях, чем ненавидеть при жизни и ждать удара в спину! Я намного милосерднее любого из вас, так как я взял этот грех на себя! Вы все знаете, что я поступил правильно, но осуждаете, потому что он был нашим другом! Но это власть, Маркус, а у власти, как и у медали, есть две стороны. Но я несу это бремя и беру на себя ответственность за все! Так что не смей корить меня за смерть Ромула! — Луций в ярости ударил по столу кулаком так сильно, что находившиеся на нем предметы со звоном подпрыгнули. — Подойди сюда!