Империя - [21]

Низкий поклон вам, воины былого Рима! Всем вам, воины!

Глава III ДУШУ ОН ОТРАВИТ СЕБЕ САМ

Год подошел к концу. Он выдался для Корнелия, как и все предыдущие, малоудачным. После того, как римская армия потерпела сокрушительное поражение в Германии и новая провинция показала «кукиш» своим, так называемым, хозяевам, все у бывшего центуриона девятнадцатого легиона шло наперекосяк. Когда-то он служил Риму и надеялся, что его великая страна даст ему на старости лет военную пенсию, отступные и землю. Он жил, воевал и убивал ради того, чтобы его дети могли вырасти достойными людьми и продолжить дело, начатое их прадедами. Но, как оказалось на практике, обещания остаются обещаниями, а Рим, этот вечный город, быстро забывает своих героев.

Корнелий стоял и смотрел, как солнце скатывается за горизонт, расплываясь по небу красным кровавым закатом. Его взгляд был направлен в никуда, его мысли были далеки. О чем он думал? Скорее всего, о том, что завтра будет новый день, что его два сорванца пойдут учиться, что ему надо будет платить за школу, покупать им одежду и восковые таблички для письма. А еще нужно будет дать подарок учителю, и для этого снова и снова ходить к своим, унижаться перед бывшими друзьями, с которыми он некогда воевал, пил и веселился, прежде чем проклятое поражение не изменило все в его жизни. Корнелий не мог отделаться от ощущения, что это он виноват во всем случившемся. И, самое главное, все его винят за то, что он остался жив, за то, что он единственный командир, который хотя бы наполовину спас свою центурию, выведя ее из той мясорубки, в которую их привел Вар. Да, быстро забыли его те, кто клялся ему в дружбе с детства. Единственные люди, которые остались ему верны и сами прошли через все эти испытания — Ливерий и Кристиан. И как ему не хватает этого грубоватого, безжалостного и неотесанного Аврелия, который мог выполнить любую грязную работу, наплевав на нравы и обычаи и не страшась ничего. На которого всегда можно было положиться и спокойно сражаться в битве, зная, что он за спиной… Теперь все это в прошлом. А в настоящем будет новый день, и ему снова и снова придется ходить, выпрашивать и умолять. А ведь он — воин и большую часть жизни посвятил своей стране. Почему же теперь ему приходится кланяться тем, кто знает походы и сражения лишь по рассказам таких, как он? И снова ему придется смотреть в их унылые лица и равнодушные глаза, в которых будет написан надоевший вопрос: «Почему же ты не умер там, в том лесу, в далекой и неизвестной Германии?». И снова ему придется слушать бесконечное «подождите, мы все уладим». Корнелий думал об этом, опираясь на трость. Старые раны давали о себе знать и с каждым годом тревожили его все больше и больше. Когда ты молодой, все заживает на тебе, словно на собаке. Теперь же все было иначе. Он вспомнил, как в прошлом месяце у него прихватило спину и, если бы не старший сын Луций, он вряд ли бы смог добраться до постели самостоятельно. Да, дети — единственное, что у него осталось. А значит, и завтра, и послезавтра, и после послезавтра, и вновь, и опять он будет унижаться, льстить и заискивать. Все ради них. Пусть виноват, что не умер, что вывел, что спас. Но причем здесь дети, над которыми, словно дамоклов меч, повисло презрение и ненависть людей, и знать не знавших о том, что на самом деле произошло в Германии. Ненавидят, потому что ненавидят другие. Презирают, потому что презирают все. Говорят так о них, потому что весь Рим говорит так. И все этому Риму верят, верят беспрекословно, как будто по-другому и быть не может. А должно быть именно по-другому. Не так Корнелий представлял свою будущую жизнь в молодые годы, рвясь в бой, чтобы храбростью и смелостью завоевать почет и уважение в обществе. Он стоял, и по его щеке текла скупая мужская слеза. Нет, не от боли. От бессилия, от осознания того, что он ничтожная крупинка, которой никак не совладать с этим прожорливым бюрократическим римским аппаратом.

К Корнелию не спеша, словно на цыпочках, подошел Леонид, в прошлом его верный раб, которого он захватил в далеком походе и который уже давно стал членом семьи, как и четверо остальных рабов в его хозяйстве. Корнелий даровал им всем свободу после возвращения, но ни один из них не покинул его. После смерти жены многие слуги сбежали, других силой увели соседи, видя, что в отсутствие хозяина вряд ли кто-либо вступится за его имущество. Остались лишь они, самые преданные.

Леонид был по происхождению то ли грек, то ли македонец — он и сам точно не знал. Попав в плен к центуриону, он особо не огорчился. Ведь воевал он как невольник, по приказу своего предыдущего господина, который был намного хуже Корнелия, как потом оказалось. Прожив почти всю жизнь в имении своего теперь уже бывшего хозяина, он зарекомендовал себя хорошим помощником, и Корнелий без опасений оставлял на него свое некогда большое хозяйство. А Леонид по совести присматривал за всем. Теперь же он нянчится с сыновьями центуриона. Он и еще четверо бывших рабов, а ныне свободных работников, имеют паи у Корнелия и работают за плату, возделывая и его, и свою землю и помогая вести теперь уже общее хозяйство, с которым Корнелию было все труднее и труднее справляться.