Империя - [20]

— Хозяин! Корнелий! — с беспокойством и каким-то испугом, теребя его за плечо, говорил Леонид. — Проснитесь!

Резко оттолкнув Леонида, Корнелий вскочил с кровати, толком не проснувшись и не осознавая своих движений и поступков. Он автоматически, повинуясь рефлексам военной подготовки, мгновенно выхватил нож из-под подушки и принял позу, свидетельствующую о его полной боевой готовности. Леонид с испугу выбежал из комнаты, закрыв за собой дверь.

От такого внезапного пробуждения Корнелий некоторое время стоял неподвижно, крепко сжимая нож и тяжело дыша, а капельки пота медленно стекали со лба вниз по его лицу. Потребовалось некоторое время на то, чтобы сознание вернулось к нему и тот кошмар, который ему снился, отпустил его разум, и он начал осознавать реальность. Центурион обвел взглядом то место, где находился, и только после этого, глубоко вздохнув, разжал руку. Нож с глухим звуком упал на деревянный пол, а Корнелий присел на угол кровати, обхватив голову руками. Массируя виски, он что-то бормотал, перебирая шепотом какие-то имена. Посидев так некоторое время и оправившись от того, что мучило его сознание, Корнелий позвал Леонида, который с опаской приоткрыл дверь и, просунув в нее голову, молча посмотрел на своего бывшего хозяина.

— Леонид, извини меня, я не хотел… — тихо пробормотал центурион, и продолжил: — Заходи, не бойся.

Леонид, молча и с опаской, медленно открыл дверь и прошел в комнату, где сидел Корнелий.

— Хозяин, то есть Корнелий, я вам принес поесть, а то вы уже сутки, как спите. Вот я и решил вас разбудить. Вы очень плохо спали, ворочались и то и дело что-то кричали. Луций боялся заходить к вам, и лишь сидел у дверей, пока я не отвел его в комнату. А между тем вы же ничего не ели, как пришли. Вот я и подумал, что вам не помешало бы подкрепиться и набраться сил. Да и крики ваши уже стали пугать всех нас. Думали, мало ли что с вами может произойти. Вот и пришлось вас потревожить. Вы уж простите меня.

— Не извиняйся. Спасибо тебе, Леонид, — тронутый такой заботой, проговорил Корнелий. Ты прав, поесть совсем не помешает, хотя, если честно, кусок, наверно, в горло не полезет.

— Да, я вас понимаю. После всего пережитого вами оно и не удивительно, и все же надо попытаться что-нибудь съесть, — участливо сказал Леонид.

— Да, согласен, надо, так что, если тебя не затруднит, принеси мне еду сюда, я что-то неважно себя чувствую.

— Конечно, — Леонид развернулся и уже собирался уйти, но его остановил голос Корнелия.

— Спасибо тебе и еще раз извини меня за то, что напугал тебя.

Бывший раб, повернувшись в пол оборота, посмотрел на Корнелия и с легкой улыбкой понимания кивнул ему головой, после чего вышел и закрыл за собой дверь.

Так прошел первый день одного из солдат Рима, вернувшегося домой. Но и у других судьба была не сладкой и даже местами хуже, чем у Корнелия. Кто-то был силен и выдержал испытание, кто-то сломался и пустил свою жизнь под откос, не стал бороться с теми сложностями, которые свалились им на голову. И в этом не было их вины. Они особо заслуживали низкого поклона за свое нечеловеческое терпение. И за стойкость характера, который все же не дал таким, как Корнелий, сложить руки, смириться и плыть по течению жизни, пока она не сбросит их водопадом в бурлящую пучину людского презрения и непонимания, не утянет на самое дно в водоворот отчаяния без права выбраться на поверхность. На дно, где они, лежа под грузом прошедшей жизни, будут захлебываться от его тяжести, не имея возможности реабилитироваться и вернуться к прежнему существованию. И таких, отчаявшихся, было больше, чем тех, кто, подобно Корнелию, смог выбраться. Человек слаб, слаб перед лицом проблем, которые встают у него на пути непроходимой чащей. Он может быть силен в бою и храбро, смеясь смерти в лицо, идти вперед. Может тащить непосильный груз, работать день и ночь без устали, но сдаться перед простыми бытовыми проблемами, глупыми чиновниками, всеобщим непониманием — перед страной, которая выкинула его на задворки жизни, хотя он для нее сделал гораздо больше, чем любой сенатор или наместник. Однако страна, которая не любит свой народ, не уважает простых людей, но кормит власть, которая служит лишь себе самой, разворовывая то, что ей попросту и не принадлежит, неизбежно катится к закату. Пока Рим был в своем зените, он не замечал, не хотел замечать тех, кто обеспечивал ему его могущество. Тех, кто тогда не пал в германских лесах и вернулся в родные края, ставшие для них чужими и враждебными. Все последующее время на протяжении своего долгого жизненного пути Корнелий и большинство других воинов, у кого остались семьи и дети, были обречены влачить жалкое существование. Они обивали пороги тех, кому раньше служили верой и правдой, в надежде за былые заслуги хоть как-то помочь своим детям. Они ходили, унижаясь перед глухими к их горю чиновниками, и, словно нищие, требовали себе подачек и взяток у людей, которые отняли у них все. Ходили, ходили и надеялись на будущее. Нет, не на свое будущее — им было уже все равно. Они ходили ради своих детей и верили в их судьбу, которая, по воле судьбы и богов, еще не была определена. По крайней мере, им так казалось. Так всем кажется. Но, по роковой воле случая, иногда за нас решают обстоятельства. И эти обстоятельства уже отметили для себя тех, кто приведет человечество к его закату.