Империя - [102]

— Ну, что ты? Какой еще может быть подвох? Просто дело в том, что вскоре будет сформирован новый легион, а командовать в нем будет… Хотя ты и сам знаешь, кто.

— И кто же?

— Тот, кто даровал тебе жизнь на арене, — как-то холодно и сурово произнес Марк.

— Тот юноша? А вы-то его откуда знаете?

— А это вопрос уже по делу. Он мой ученик, так скажем.

— И как со всем этим связан я?

— Мне для него нужен телохранитель, а ты воин, каких еще поискать. Тем более тебе нужна свобода. Хочешь, насколько мне известно, отомстить за своего отца и свое рабство? К тому же человек, который хоть что-то знает об убийце, находится в Германии. Какое странное стечение обстоятельств: скоро римские легионы двинутся именно туда, куда тебе надо, и только тебе решать, пойдешь ты с ними или нет.

Ратибор нахмурился, шагнул вперед и сжал рукоять меча.

— Откуда тебе это известно?! Что ты знаешь об этом?! Отвечай!

‑Тише, тише, Ратибор. Не стоит пороть горячку. Успокойся. Мне известно ровно столько, сколько было известно Александру, твоему бывшему хозяину. Я не привык покупать товар, не зная его прошлого. Так что, сам понимаешь, мне нужна была информация о тебе, чтобы… — но русич не дал договорить Марку.

— Чтобы управлять мной! Ты знал, что я не смогу отказать тебе, да?

— Да. Я знал это. Но, по-моему, эта сделка взаимовыгодная. Я даю тебе свободу и возможность действовать, а ты защищаешь того, кто, между прочим, спас тебе жизнь. Расклад честный. Ну, так что, русич? По рукам? — протягивая руку Ратибору, сказал Марк.

— Но я не нянька, запомни! — пожимая руку сенатору, ответил тот.

— Поверь мне, этот мальчик сможет постоять за себя. Да, я думаю, и характеры у вас одинаковые, так что сдружитесь. А теперь прошу к столу: мне кажется, ты соскучился по нормальной еде. Пойдем, пойдем. Выпьем и поговорим о дальнейшем.

Глава XII ПРОЩАЙ, РЕМ

День катился к закату, и казалось, что хуже уже ничего быть не может. Уставшие от недавних событий и пребывающие в полном неведении относительно того, что ждет их дальше, Луций и его друзья, словно убитые, спали на койках в своей казарме. Публий их больше не беспокоил, и они, как только им указали на их места, немного посидели молча на своих соломенных матрасах, после чего легли и тут же забылись крепким сном. В этот день они были предоставлены сами себе, и сейчас их никто не тревожил.

Правила и законы римской армии были суровы и одинаковы для всех. Еще не пришло то время, когда каждый офицер считал себя богом в своем подразделении, но оно уже было не за горами. Зараза, попав в организм, начала распространятся по телу. Этого пока никто не чувствовал и не замечал, но разве гангрена возникает внезапно? Ее начало невидимо, а последствия приводят к ампутации, а нередко и к смерти. Находясь в своем расцвете, империя пока не чувствовала развивающейся в ней болезни, которая приняла вид мирно спавших в казарме юнцов. Дайте хирургу знания и навыки, опыт и совесть, и он будет спасать людей, но извратите его ум и помыслы — и он превратится в идеального убийцу, вооруженного великолепным знанием человеческой анатомии.

Перевернувшись на бок, Луций негромко застонал, дернулся и снова заворочался. Пот испариной покрыл его тело. Одежда, намокнув, стала прилипать к груди, а он только машинально вытирал во сне влажными руками лицо и перекатывался с боку на бок, что-то бессвязно бормоча.

Луцию снилось, что он очутился в пещере, похожей на бесконечно длинный тоннель. В ней неприятно пахло серой, совсем как в доме у лекаря Велиала, повсюду на земляном полу был разбросан мусор. По обеим сторонам, дрожа огнями, горели масляные лампады, врезанные в каменные стены. Куда идти, было непонятно. Луций стоял посреди этой пещеры, а от него в разные стороны расходилась зловещая темнота. Юноше стало страшно. Заметив, как чья-то тень скользнула позади него и исчезла в непроглядной мгле, он резко обернулся. По его коже побежали мурашки. Луций еще раз осмотрелся по сторонам, щурясь и прислушиваясь, но так ничего не увидел и не услышал. Осторожно ступая, он направился вперед и, пройдя несколько десятков метров, наткнулся на дверь. Осмотрев ее, Луций обнаружил надпись, вырезанную прямо на полотне. Она гласила: «Забудь надежду, всяк сюда входящий». Железная кованая поверхность была покрыта ржавчиной. Луций медленно взялся за массивную узорчатую ручку и тут же, скривив лицо в мучительной гримасе, отдернул кисть, которая моментально покрылась инеем. Сжав руку в кулак, он стал дышать на нее, пытаясь отогреть замерзшие пальцы, посиневшие от ужасного холода, но боль не отпускала. Луций хотел было растереть пальцы, но стоило ему дотронуться до одного из них, как тот внезапно отвалился и, упав на пол, разлетелся вдребезги, словно стекло. Луций в ужасе поднял перед собой руку и с диким выражением лица посмотрел на изуродованную кисть, но тут и она с хрустом отломилась. Юноша заорал, словно резаный, и, сунув обрубок руки за пазуху, развернулся и помчался прочь из этого места. Но как он ни бежал, как ни пытался вырваться из пещеры, дверь постоянно оставалась позади. Вконец выбившись из сил, он остановился и с удивлением обнаружил, что не проделал и шага. Он крутил головой по сторонам, но выхода не видел — только ржавая кованая дверь с непонятной для него надписью все время оставалась в поле его зрения. Обернувшись назад, Луций понял, что тоннель, по которому он пришел сюда, пропал. Вместо него оказалась глухая каменная кладка. Не зная, что делать, юноша шагнул в сторону, и вдруг в его глазах все засверкало огненно-красным цветом, задвоились тускло горевшие чаши, а его слух пронзил истошный крик девушки. Жмурясь и прижимая к себе искалеченную руку, он отступил назад. Все затихло. Луций остановился. Замер. Затем снова сделал шаг. Снова тишина. И вдруг дверь медленно и со скрипом открылась. Юноша стал неподвижно всматриваться в темный проем, будто в пасть страшного зверя. Он почувствовал озноб, из его рта повалил пар, стало ужасно холодно. Назад пути не было, но в дверь идти ему совсем не хотелось. Однако холод, который с каждой минутой становился все сильнее и сильнее, вскоре сделал свое дело и заставил Луция шагнуть в неизвестность. До этой проклятой двери было метров десять, не больше, но казалось, что он шел до нее очень и очень долго — так долго, что его ноги стали ватными от усталости. Рука болела, а ледяной воздух пронизывал легкие, будто иголками. И вот, наконец, юноша добрался до двери — весь обмороженный, с белыми ресницами и бровями, в заиндевевшей одежде, которая местами промерзла настолько, что совсем не гнулась и была похожа на кусок застывшего гипса. Пересиливая страх, он ступил за порог, и тут же дверь внезапно захлопнулась за ним, не дав ни секунды на то, чтобы понять, что именно произошло. Луций почувствовал себя мышью, попавшей в мышеловку. Его глаза ослепил яркий свет, а в нос ударил проклятый запах тухлых яиц. С трудом разжав веки, юноша увидел картину, не доступную его пониманию: перед ним был другой коридор, еще более темный и холодный. А ведь он так надеялся найти выход за этой зловещей дверью, которая лишила его руки. Понимая, что еще немного, и он замерзнет окончательно, Луций решительно пошел вперед. Буквально метров через двадцать ему навстречу из темноты с криком выскочил пожилой человек безумного вида. Он остановился перед Луцием и трясущимися губами стал бормотать: