Империя, которую мы потеряли. Книга 2 - [89]
Подводя итоги сказанному, мы можем определить классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия. Если в таком сочетании признаков содержатся противоречия, то это — живые противоречия интеллигентской души. Прежде всего интеллигент и по настроению, и по складу жизни — монах. Он сторонится реальности, бежит от мира, живет вне подлинной исторической бытовой жизни, в мире призраков, мечтаний и благочестивой веры. Интеллигенция есть как бы самостоятельное государство, особый мирок со своими строжайшими и крепчайшими традициями, с своим этикетом, с своими нравами, обычаями, почти со своей собственной культурой; и можно сказать, что нигде в России нет столь незыблемо-устойчивых традиций, такой определенности и строгости в регулировании жизни, такой категоричности в расценке людей и состояний, такой верности корпоративному духу, как в том всероссийском духовном монастыре, который образует русская интеллигенция. И этой монашеской обособленности соответствует монашески — суровый аскетизм, прославление бедности и простоты, уклонение от всяких соблазнов суетной и греховной мирской жизни. Но, уединившись в своем монастыре, интеллигент не равнодушен к миру; наметив, из своего монастыря он хочет править миром и насадить в нем свою веру; он — воинствующий монах, монах-революционер. Все отношения интеллигенции к политике, ее фанатизм и нетерпимость, ее непрактичность и неумелость в политической деятельности, ее невыносимая склонность к фракционным раздорам, отсутствие у нее государственного смысла — все это вытекает из монашески-религиозного ее духа, из того, что для нее политическая деятельность имеет целью не столько провести в жизнь какую-либо объективно полезную, в мирском смысле, реформу, сколько истребить врагов веры и насильственно обратить мир в свою веру. И наконец, содержание этой веры есть основанное на религиозном безверии обоготворение земного, материального благополучия. Всё одушевление этой монашеской армии направлено на земные, материальные интересы и нужды, на создание земного рая сытости и обеспеченности; все трансцендентное, потустороннее и подлинно-религиозное, всякая вера в абсолютные ценности есть для нее прямой и ненавистный враг. С аскетической суровостью к себе и другим, с фанатической ненавистью к врагам и инакомыслящим, с сектантским изуверством и с безграничным деспотизмом, питаемым сознанием своей непогрешимости, этот монашеский орден трудится над удовлетворением земных, слишком "человеческих" забот о "едином хлебе". Весь аскетизм, весь религиозный пыл, вся сила самопожертвования и решимость жертвовать другими, — все это служит осуществлению тех субъективных, относительных и преходящих интересов, которые только и может признавать нигилизм и материалистическое безверие. Самые мирские дела и нужды являются здесь объектом религиозного служения, подлежат выполнению по универсальному плану, предначертанному метафизическими догмами и неуклонными монашескими уставами. Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов объявляет миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его и удовлетворить его земные, материальные нужды…
Бесчинства, претендующие на идейное значение и проповедуемые как новые идеалы…
Ну и последняя оглушительная пощечина интеллигенции — от С. Франка.
Как можно помочь бедным, нищим, голодным — не имея ничего? Такое мог только Иисус. А мы не Боги. Чтобы помочь, надо иметь — а интеллигенция всегда была против того чтобы иметь. Богатство соблазняет.
Мне всегда не давал покоя один вопрос — почему СССР, при таких низких издержках и директивном принятии решений — никогда не мог обеспечить своему гражданину жизнь в достатке? Почему, даже когда строился, например завод по производству одежды — одежда выпускалась таких цветов и моделей, что только на траур? Откуда этот внутренний директивный аскетизм, как будто мы сами боимся соблазниться — вкусной едой, красивой одеждой, нормальным жильем. Ну кто придумывал эти курятники. А? И зачем? Почему, например, в том же Узбекистане — могли строить приличное жилье и при СССР, с огромными балконами, почему у нас если лоджия — то три метра, если кухня — то не больше шести. Откуда вообще этот бред с ограничением размера домов на селе — не больше трех окон и шестидесяти квадратов? Такое ощущение, что внутри нас сидел какой-то барьер, ограничивающий нас самих — и в конечном итоге мы оглянулись, и поняли, что наше бытовое существование по сравнению с Западом совсем невыносимое и стали подрывать устои и крушить основы. А ведь социализм мог победить капитализм только в одном случае — если бы он предоставлял каждой конкретной личности больше материальных благ, и за меньшую цену, чем капитализм. И теоретически так и должно было быть — более равномерное распределение… но почему не получилось-то?
