Империя, которую мы потеряли. Книга 1 - [162]

28 апреля 1917 года. М.И. Скобелев, депутат Государственной Думы, меньшевик:

После революции мы сразу с безответственной оппозиции превратились в руководящую страной силу. Мы создали власть, и мы ее поддерживали. В новых условиях нам приходилось не разжигать, а, как пожарным, тушить разгоравшиеся народные страсти. Я только и делал, что тушил пожар, то среди рабочих, объявлявших стачку, то среди воинских частей, отказывавшихся повиноваться, то среди матросов в Кронштадте, расправлявшихся с офицерами. Обращаясь к массам в качестве представителя Петроградского Совета, я встречал их доверие, и мне удавалось подчинять их демократической дисциплине. Но если бы я теперь явился к ним в качестве министра, я боюсь, как бы они не сказали: мы знали, как разговаривать со Скобелевым, товарищем председателя Петроградского Совета, но мы не знаем, как разговаривать со Скобелевым, министром.

28 апреля 1917 года Н.С. Чхеидзе, один из лидеров Петроградского совета:

Когда мы защищаем от нападок не наше, а буржуазное правительство, говоря, что ни одно правительство не способно мгновенно восстановить мир и осуществить коренные реформы, то массы слушают нас с доверием и делают вывод, что в этих условиях социалистам идти в правительство не следует. Но если мы войдем в правительство, мы пробудим в массах надежды на нечто существенно новое, чего на самом деле мы сделать не сможем.

* * *

Вот в этих двух выступлениях двух лидеров меньшевиков кроется понимание и того почему меньшевикам к осени 1917 года никто уже не доверял, и почему Временному правительству к осени 1917 года никто не доверял. Меньшевики тушили пожар, в то время как Ленин его разжигал. Меньшевики стабилизировали ситуацию, но такую ситуацию, которая никого не устраивала, и для многих стабильность означала нищету или смерть. Ленин же изо всех сил пытался перевернуть лодку — и ему в октябре 1917 года это удалось. Меньшевики говорили, что нужно терпеть и жертвовать — а народ не хотел больше ни терпеть, ни жертвовать. И Ленин делал важнейшую для политика вещь — он давал надежду отчаявшимся людям. При этом он нагло врал и понимал это. Но люди хотели этой лжи, им хотелось, чтобы кто — то им сказал, что все будет хорошо и уже завтра.

Меньшевики пали жертвой своей честности и ответственности.

Я думаю, мы, из мирного сегодня — не можем прочувствовать всю ту степень отчаяния, которая овладела русским обществом к 1917 году.

Война длится третий год — это самая длительная война на истории этого поколения и самая кровавая. Погибло уже полтора миллиона человек. Общество не готово к этой войне. Оно не готово жертвовать, оно не понимает, почему должно жертвовать, оно еще цепляется за довоенное благополучие. Одновременно с этим — нагнетается ненависть к государству, которое допустило эту войну, идет поиск виноватых. И общество уверено в том, что за перенесенные страдания должно быть вознаграждение. Крестьяне хотят земли, рабочие просто жить получше. За чей все это счет — таких вопросов не задается.

Меньшевики — к тому моменту стали легальной политической партией. Они договаривались — и с ними договаривались как с представителями улицы. Так они стали частью системы, своего рода посредниками между гарнизоном, рабочими и Зимним дворцом. Но они переоценили степень своего воздействия на улицу, на ее умы и настроения. Улица не хотела их слышать, она хотела слышать только одно — когда будут выполнены ее требования. А требования были простыми — мира и хлеба. И плевать что это сейчас невозможно, что надо воевать — вынь да положь!

Улица была готова идти за любым, кто выполнит ее требования и прямо сейчас. Таковым оказался Ульянов-Ленин, который выбрал стратегию безответственности и сказал — дай этому быдлу все чего оно хочет, и неважно насколько это дико — потом все равно сможешь отнять. Ленин сделал ставку на сиюминутный захват власти, не на долгосрочные изменения — и выиграл. А дальше — его просто не смогли сместить. Главное не захватить власть, главное ее удержать — вот что понял Ленин про Россию 1917 года. Он и удержал — как раз за счет наличия в его распоряжении спаянной железной дисциплиной, не привыкшей рассуждать и готовой на все фракции большевиков. Ленин не задумывался насчет собственной легитимности — если он сидит в Зимнем или в Кремле — значит, он и есть власть. И когда братишки в Кронштадте подняли мятеж — он просто залил Кронштадт кровью. И когда против большевиков вышли на демонстрацию — Ленин приказал открыть огонь.

Общество — не видело необходимости в таких вещах как парламентаризм, демократия и даже защита Родины. За то и поплатилась — гражданская война, 1937 год, затем и сорок первый.

Ну и еще. За большевиками пошли просто потому что поверили им. А поверили потому что способны были поверить. И посмели поверить. Это кстати большая роскошь — верить. И рассказать как это — верить, можно. А вот понять — нельзя. Это как неверующему и не желающему верить рассказывать про Иисуса Христа. В России сегодня — один из самых высоких в мире уровней горизонтального и вертикального недоверия — то есть, никто никому не верит, ни соседу, ни президенту. А тогда — верили в то, что все, о чем говорят большевики — они сделают. Потому и пошли.