«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу - [21]

— Вот видишь, — сказал он вместо этого, — опять лошадь. Аккуратней надо с лошадьми. Мне ли не знать.

Он просто хотел пошутить и даже попытался улыбнуться, но она, похоже, не поняла юмора и, нахмурившись, спросила:

— Кстати, как поживают твои яйца, братик?

Его слегка шатнуло.

— Мм, хм, нормально, спасибо. — Он был просто ошарашен.

— Поздравляю, — язвительно бросила она и кивком показала на грабли у него в руках. — Ну, что ж, не буду мешать. — Развернувшись, она похромала к дому.

Олбан потерял дар речи. Почти исчезнув за углом разрушенного аббатства, откуда ему была видна лишь верхняя часть ее туловища, да и то развернутая на три четверти от него, Софи остановилась, посмотрела куда-то вниз и вроде как дернула головой, очень резко, будто с досады или со злости. Потом она продолжила путь, и ее медно-рыжие волосы еще некоторое время мелькали среди развалин.

Он ругал себя последними словами. Зря смолчал, надо было сказать: «Лучше не бывает, спасибо, а вот вчера было жутко больно, когда решил подрочить». В отместку сгодилось бы. Он покачал головой и привычно взялся за грабли, возвращаясь к садовым работам. Быстрее надо мозгами шевелить.

Дело было в тот же день, после обеда. Олбану и Софи поручили накрыть стол для большого семейного ужина, на который кроме своих ожидался кое-кто из многочисленных знакомых дяди Джеймса и тети Клары. Получила приглашение и супружеская пара, с которой подружились Энди и Лия, когда еще жили в Лидкомбе.

Обеденный стол был раздвинут во всю длину: его следовало отполировать. Достали лучшее серебро, которое тоже следовало отполировать. За работой они почему-то разгорячились и открыли окна столовой, чтобы впустить прохладный ветерок. Лицо Софи блестело, на висках проступили капельки пота. Она поковыляла по лестнице к себе в комнату, где причесалась и сменила рейтузы и мешковатую футболку на шорты и тонкую блузу. Через некоторое время она, обмахиваясь, расстегнула пару верхних пуговиц.

Олбан гадал: знает ли она, насколько немыслима, неотразима ее привлекательность? Уж не заигрывает ли с ним эта девчонка? Поди догадайся. Они с приятелями частенько трепались о заигрываниях и увлечениях, о том, по каким признакам можно понять, нравишься девушке или нет, хочет она или нет, но, несмотря на все бахвальство и показную самоуверенность, подобные разговоры обычно заходили в тупик. Все эти штучки, которые показывают в кино и по телику, никак не вязались с действительностью, а порно и вообще выглядело полной лажей. По части порнушек опыт у него был невелик, но ума хватило, чтобы не поверить, будто водопроводчика и чистильщика бассейнов всегда ожидают мгновенные сексуальные победы. Сейчас он терялся в догадках. Возможно, она лишь дразнила его в отместку за утреннюю обиду.

Как бы то ни было, она приходилась ему двоюродной сестрой. Эту тему они с ребятами тоже успели обсудить, когда Плинк отчаянно, хоть и ненадолго запал на свою кузину; такие отношения не считались преступлением или типа того, но безусловно не одобрялись, даже осуждались и нередко высмеивались; ребята постарше упоминали какой-то «струнный дуэт» из старого фильма¹² — очевидно, это считалось верхом остроумия.

Когда они разложили ножи, Софи объявила, что идет на кухню за ведром кипятка, и двинулась к дверям, припадая на одну ногу. Он бросился за ней и вызвался помочь.

Ведро с горячей водой они взгромоздили на комод, предварительно расстелив старые газеты. Софи показала, как держать бокалы и рюмки над паром, чтобы потом отполировать до блеска.

— Удобный способ, — заметил он. — Кто тебя научил?

— Да это любая официантка знает.

— Ага, понятно.

— Извини, если я чуток, ну, того, — сказала она, покосившись на него. — Сегодня утром.

— Да ничего, — ответил он.

Возможно, даже слишком поспешно, подумалось ему. Черт, не одно, так другое.

— Просто злилась сама на себя, что упала.

— Это ничего. Плохо, что ушиблась.

— А мне как плохо! Но я не виновата, сам понимаешь.

— Нет?

— Нисколечко. Завитушка решила срезать дорогу, а потом передумала.

— Понятно.

— Вот заживет коленка, и… — сказала она.

— И? — спросил он с ухмылкой, чувствуя, что его держат за простачка.

— Отпинаю эту чертову лошадь.

— Заодно и от меня добавь, — сказал он и быстро закончил: — Шучу-шучу.

— Ага, — сказала она, — я тоже.

С помощью кухонных полотенец затуманившимся от пара бокалам был придан зеркальный блеск. Из сада сквозь открытые окна доносился щебет певчих птиц и кашель сороки.

Он поднял глаза:

— Можно кое-что спросить?

Софи прищелкнула языком.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы на такой вопрос отвечали «нет»? — сказала она, качая головой. Рыжий хвост болтался из стороны в сторону. — Давай спрашивай.

— Как получилось, что тебя оставили на воспитание отцу?

— В смысле, почему не маме? — Она пожала плечами. — Понятия не имею. Наверное, просто не повезло.

— Да ну, скажешь тоже!

Софи приложила руку к губам, потирая маленькую впадинку между верхней губой и носом, как будто ощупью проверяла, на месте ли брекеты. Она пожала плечами.

— Понимаешь, Джун, моя настоящая мать, ну, биологическая то есть… она была немножко легкомысленной. По крайней мере, так утверждает вся родня. Короче, она сбежала с другим. С каким-то испанцем. В Мадрид. Это был не Тахо, с которым они сейчас вместе, а кто-то другой. Тахо, между прочим, мужчина хоть куда. Очень привлекательный, настоящий испанец. Он художник. Хотя, конечно, чересчур волосат. Намного ее моложе. Она его зовет Мачо. Честное слово. — Софи неодобрительно цокнула и покачала головой, поражаясь такому отсутствию изобретательности. — Вообще-то они думают пожениться.