Империя Гройлеров - [16]

Куры штабелями попадали на траву…

Но профессор Алектор не терял времени даром, пока противник предоставил Кур-Щавелю передышку до наступления ночи. Еще засветло он собрал у всех очкариков их «вторые глаза», заперся в своем холостяцком курятнике и принялся мудровать над стеклышками окуляров. В том числе – и над свои пенсне.

Кур-Раптор наук знал о страшной гипнотической силе ночного взгляда хорька – взгляда горящего, словно топка его очага, и высверливающего мозги, будто лазерный луч.

Он смазал внутреннюю сторону всех собранных очков густой сажей, чтобы хоть как-то защитить их обладателей от прожигающего хорьего взгляда. А потом подержал внешнюю часть стекол над испарениями раскаленного гудрона, что сделало все пенсне Кур-Щавеля зеркальными.

Сработает ли его замысел? Не подкачают ли добровольцы?

С наступлением ночи Алектор с предсмертной торжественностью водрузил пенсне на свой клюв, раздал остальные всем смельчакам-доброхотам.

И когда хорьки, подбадриваемые чувством безнаказанности и неуязвимости, неспешно вышагивали по бесчувственным крысам к ночным очертаниям города, им навстречу выступили…

О нет! Этого не может быть!

Во тьме казалось, что против них из города стройным рядом шагают такие же хорьки, как они сами!

– Изменники! Предатели! – придушенно хрипели подданные Великого Хоря, его собратья по роду.

– Но как? Как они оказались в стане наших врагов? – раздался чей-то взвизг и тут же оборвался.

Первый хорь был повержен. На это не обратили внимания: подумаешь, потеря бойца! Делов-то… Все жаждали вгрызться в глотки изменников.

Но почему-то эти изменники-хорьки, стеной надвигавшиеся из Кур-Щавеля на непрошенных гостей, отчаянно кукарекали и кудахтали (от страха кукарекали и от страха кудахтали, если уж быть до конца верными исторической правде).

Десятки парных кроваво-красных лучей, отраженных от тонированных, зеркальных очков отважных петушков и курочек, заметались вдоль грозных цепей кровожадных хорьков. Сила воздействия этих самых лучей была многократно увеличена за счет выпуклостей линз…

Один за другим бравые хорьки каменели и падали на песок рядом с крысами. Те все еще никак не могли прийти в себя, наглотавшись нервно-паралитического газа, выделяемого опоссумами…

Солнышко, поднявшееся над морским горизонтом, озарило унылую картину минувшей битвы: весь песчаный берег был покрыт неподвижными тушками крыс и хорьков. Их лапки были задраны и скрючены, низкое солнце отбрасывало на гладкий, вылизанный морем песок синие тени парализованных врагов…

– Как есть – натюрморт, – брякнул худохник Мазокур, показавший себя одним из героев минувшей ночи. – Мертвая натура…

Мазокур обычно рисовал («мазал») кур, и нет ничего странного, что к нему прилипло такое прозвище. Это был роковой сердцеед из породы Галан: серо-голубая спинка, фиолетовое брюшко, палевые голени, как сапожки, украшены были изящными шпорами. Галантный кавалер, одним словом.

Мазокур единственный из всего населения Кур-Щавеля имел настоящую перьевую бороду – как у завзятого художника. Поговаривали, что именно благодаря этой-то самой бороде он избрал для себя поприще живописца.

Бока Мазокура от природы были покрыты, словно брызгами краски, синими, коричневыми и красноватыми пятнами, так что, можно согласиться с утверждением, что живописцем он родился. «Как родился, так и пригодился», – порой говорил Мазокур загадочно.

– А где же армада больших транспортов? – спросил подслеповатый профессор Алектор, которые еще не успел придать своему густо тонированному пенсне прежний, прозрачный вид.

– Да вон они, профессор, – отозвался Премудрый Плимутрок, указывая куда-то в морскую даль.

Там, на расстоянии никак не меньше мили от берега, покачивались главные сбивни агрессоров.

Дело в том, что минувшей ночью на флагманском сбивне произошло событие, о котором никак не могли знать в Кур-Щавеле. Шальной красный луч, отраженный от зеркального пенсне неведомого миру пернатого героя, случайно поразил прямо в глаз не кого-нибудь, а самого Великого Хоря. И он, как тому и положено быть, окаменел. А, согласитесь, окаменевший директатор годится разве что для памятника самому себе, но уж никак не для командования вооруженными силами государства.

Ах, до чего же повезло Кур-Щавелю, что никто и никогда из его обитателей так и не узнал про это феноменальное по точности попадание лучика в глаз Великого Хоря! Проведай они об этом, и в городе такое бы началось…

Перво-наперво все два десятка очкариков, осмелившихся выступить с одними лишь зеркальными линзами против зубастых и когтистых хищников, орали бы наперебой, квохтали и кукарекали на разные лады, что именно он, и никто другой, поразил Великого Хоря и тем самым решил исход войны. Каждый требовал бы себе как минимум – прижизненного памятника на площади Яйца и пожизненного председательствования в «Куриных мозгах».

А еще… Обязательно нашлись бы такие, кто клялся и божился бы, что снайперски выцеливал глаз Великого хоря, сидя в своем курятнике. Оттуда, мол, флагманский плот нападавших был якобы виден куда лучше, чем с берега! И он спокойно, без нервов и не обращая внимания на гипнотические глазки хорьков, совершил свой подвиг в одиночестве и безмолвии!