Imperium. Философия истории и политики - [61]

Конкурентом «рабочего класса» была буржуазия, и поскольку «победа рабочего класса» считалась единственной целью всей мировой истории, марксизм, являясь, разумеется, философией «прогресса», становился на сторону «хорошего» рабочего против плохого буржуа. Потребность думать, что с каждым днем все улучшается (этим духовным феноменом сопровождается любой материализм) была обязательна для марксизма, как для дарвинизма и филистерства XIX века в целом.

Фурье, Кабе, Сен-Симон, Конт, Прудон и Оуэн тоже изобрели утопии, подобные марксизму, но они не додумались объявить их неизбежными и забыли поставить во главу угла ненависть. Их системы основывались на разуме, однако марксизм лишний раз доказал, что ненависть более эффективна. И даже при таком условии одна из старших утопий (марксистская была в Европе последней; следующая, придуманная Эдвардом Беллами, появилась в Америке) могла бы исполнить роль марксизма, но все они зародились в странах с меньшим промышленным потенциалом, поэтому Маркс обладал перед ними «капиталистическим» преимуществом.

II

Согласно марксистской схеме, история практически стояла на месте, пока не зародилась западная культура, а с появлением марксизма ее темп неимоверно ускорился. Наконец, появилась возможность подвести итог классовой войне, не утихавшей пять тысяч лет, но вот теперь история должна закончиться. Победа «пролетариата» состояла в упразднении классов, но также она заключалась в том, чтобы начать диктовать. Диктатура пролетариата требует, чтобы было на кого распространить диктат, и в этом состояла одна из тайн марксизма, зажигавшая сердца неофитов.

К моменту появления марксизма, согласно его теории, остались только два «класса» — пролетариат и буржуазия. Естественно, им приходилось вести войну до победного конца, поскольку буржуа незаслуженно получали почти все выгоды от экономической системы. Au contraire[58], именно пролетариат, не получавший ничего, должен был получить все. Подобная редукция всех классов к двум была неизбежной — эта финальная дихотомия, которую предстояло в итоге ликвидировать диктатуре пролетариата, была конечной целью всей истории. Капитализмом был назван экономический строй, посредством которого неправильные люди получали все, не оставляя ничего правильным людям. По механической необходимости капитализм породил пролетариат, и так же механически пролетариату было суждено поглотить своего создателя. Какую форму должно иметь будущее, теория не оговаривает. Все объясняли два лозунга: «экспроприация экспроприаторов» и «диктатура пролетариата».

Фактически это даже в теории не выглядело планом будущего, но только теоретическим обоснованием классовой борьбы, дающим ей историческое, этическое и экономико-политическое логическое оправдание. На это указывает тот факт, что в предисловии ко второму русскому изданию «Коммунистического манифеста» Маркс и Энгельс высказали тезис о том, что к коммунизму можно прийти за счет перехода русского крестьянства к диктатуре пролетариата без долгого периода господства буржуазии, которое было абсолютно необходимо для Европы.

Важной составной частью марксизма было его требование активной, постоянной, практической классовой войны. В качестве оружия для нее, по понятным причинам, были выбраны фабричные рабочие — сконцентрированные и обездоленные, поэтому легче поддающиеся агитации и организации в революционное движение для достижения совершенно негативных целей марксистского кружка.

Здесь, по данной практической причине, в картину истории и жизни вползает ненависть, и по этой же причине «буржуа» (по Марксу, просто механические детали механической эволюции) наделяются злобой и пороком. Ненависть полезна для разжигания войны, которая не может возникнуть сама собой, а лучшим средством для разжигания ненависти, как считал Маркс, были неудачные забастовки, возбуждавшие больше ненависти, чем удачные.

Абсурдные теории труда и стоимости выдвигались только ради побуждения к действию. Маркс разбирался в журналистике и безапелляционно заявлял, что работает и создает экономическую стоимость только тот, кто занят ручным трудом. По этой теории изобретатель, первооткрыватель и управляющий являются экономическими паразитами. На деле, разумеется, ручной труд есть только функция первичного, предварительного труда организатора, предпринимателя, администратора, изобретателя, создающего стоимость. Тому факту, что забастовка могла остановить предприятие, придавалась огромная теоретическая важность. Однако, как сказал философ, на это способна даже овца, попавшая в механизм. Простоты ради марксизм отрицал даже вспомогательную роль творческой деятельности. Она не имела стоимости, в отличие от ручного труда. Маркс понял смысл пропаганды задолго до того, как о ней услышал лорд Нортклиф. Чтобы массовая пропаганда была эффективной, она не должна быть слишком простой. Это правило Маркс применил довольно лихо: история есть борьба классов, вся жизнь есть борьба классов; у них есть богатство, давайте его отберем.

Марксизм приписал верхним классам капиталистические инстинкты, а нижним — социалистические. Это было совершенно неоправданно, поскольку марксизм апеллировал к капиталистическим инстинктам низших классов. Верхние классы изображались соперником, урвавшим себе все богатство, и нижним классам предлагалось отобрать его. Это капитализм. Суть тред-юнионов чисто капиталистическая, они отличаются от работодателей только родом поставляемого товара: вместо вещей продают человеческий труд. Тред-юнионизм является развитием капиталистической экономики и не имеет ничего общего с социализмом, поскольку основан на своекорыстии. Он противопоставляет экономический интерес работников физического труда экономическому интересу работодателя и менеджера. Это все тот же Мальтус со своей «борьбой за существование», только в новой компании: человек против человека, группа против группы, класс против класса, все они против государства.