Imperium. Философия истории и политики - [38]

Однако высшее существо, растрачивая себя в процессе преобразования земли, приближается к кризису. Его лихорадит, оно начинает слабеть и содрогаться: хаос и анархия угрожают его земным воплощениям, а снаружи собираются силы, чтобы низвергнуть его и стереть с лица земли его великие творения. Тогда оно поднимается и делает величайшее усилие — уже не для внутренних свершений (искусств, философии, теорий жизни), но для формирования аппарата чисто внешней мощи: жестких правительств, гигантских армий, военного флота, индустрии для их поддержки, правовых систем для организации и упорядочивания завоеваний. Оно распространяет свою власть на территории, доселе не исследованные и даже неизвестные, затем объединяет все свои отдельные нации под началом одной, дающей свое имя всем остальным и руководящей ими в последнем великом экспансионистском усилии.

В каждом из этих существ улавливается один и тот же великий ритм. Дальше мы видим, как два роскошных фейерверка тускнеют, приобретая землистый оттенок. Гаснут они медленно, оставляя свет памяти и легенды в человеческих умах и разбрасывая свои последние великие творения по раздвинувшему горизонты ландшафту — Империуму.

На остальных землях, за пределами этих двух территорий, ничего не происходит. Человеческие стаи отличаются от животных стад только примитивной культурой и более сложным укладом. В остальном формы их бытия лишены смысла. Эти первобытные культуры поднимаются выше экономического уровня только благодаря тому, что приписывают символическое значение природным явлениям и человеческому поведению. Но их жизнь ничем не напоминает высокие культуры, преобразившие весь египетский и вавилонский ландшафт примерно за сорок поколений от момента зарождения до последнего всплеска.

Физическое время продолжает свой ход, и века минуют во тьме. Затем, в точности как в Египте и Вавилонии, но уже с другим оттенком и в сопровождении другой музыки, свет разгорается в Пенджабе, становясь ярким и мощным. Развивается такое же богатство форм и знаменательных событий, как в двух предыдущих организмах. Новые творения в высшей степени индивидуальны, столь же отличны от двух культур-предшественниц, как и они друг от друга, но подчиняются тем же величавым ритмам. Перед глазами проходит не менее пышное многоцветье знати и жречества, храмы и школы, нации и города, искусства и философские системы, армии и науки, литература и войны.

II

Прежде чем вышеупомянутая высокая культура завершила свой путь, в долине Хуанхэ в Китае возникла еще одна. Затем несколькими столетиями позже (по нашим подсчетам, около 1100 г. до н. э.) на берегах Эгейского моря зародилась классическая культура. Обе эти культуры отмечены индивидуальностью, собственным колоритом и воздействием земных творений, но морфологически они подобны всем предыдущим.

По мере приближения классической культуры к завершению, примерно во времена Христа, в ландшафте, который она завоевала в последней фазе экспансии, возникает новая культура — арабская. Тот факт, что она появилась именно здесь, делает ее развитие особенным. Изнутри ее формы так же чисты, как у других культур; в сущности, она впитала в себя не больше чужого, чем они, — но физическое соседство ландшафтов, временная преемственность и контакт с цивилизованным населением более старого организма с неизбежностью заставили новую душу позаимствовать богатство классических творений. Однако они повлияли на нее только поверхностно: в старые сосуды она влила свое молодое вино. Отобрав и по-своему истолковав одни чужие формы и отбросив другие, она выразила свою собственную душу наперекор всем этим формам. В своей последней, экспансионистской, фазе эта культура включала европейскую Испанию в виде Западного Халифата. Продолжительность ее жизни, окончательная форма, великий кризис — во всем этом соблюдалась общая для всех культур органическая последовательность.

Примерно через пять веков уже знакомые нам проявления еще одной высокой культуры появились в далеких ландшафтах Мексики и Перу. Однако судьба ее оказалась самой трагической. В то же время, около 1000 г. н. э., зародилась европейская культура, которая уже в момент рождения продемонстрировала свое отличие от остальных в виде необычайной интенсивности самовыражения, натиска во всех направлениях духовной и физической сфер. Протяженностью своего родного ландшафта она во много раз превосходила предшественников, и с этих исходных позиций в середине своей жизни она вступила в эпоху [географических][49] открытий, проникла во все уголки земного шара и превратила его в объект своей политики. Ее испанские представители — два военных отряда Кортеса и Писарро — открыли цивилизации Мексики и Перу, уже достигшие самой последней стадии, которой свойственна изысканность материальной жизни. На фоне двух величественных империй Мексики и Перу с их развитыми до пределов, на которые только была способна их душа, социальными формами, экономико-политической организацией, транспортом, коммуникациями и городской жизнью, испанские завоеватели смотрелись как наивные варвары. Однако отсутствие у этих империй интереса к технике делало их беспомощными перед несколькими пушками и лошадьми завоевателей. В последнем акте этой драмы, продолжавшейся всего несколько лет, чужестранцы стерли эти империи с лица земли. Такой конец поучителен в плане того внимания, которое Мировой Дух уделяет человеческим ценностям и чувствам. Какой прорицатель осмелился бы заявить последнему ацтекскому императору, окруженному великолепием всемирно-исторического уровня и облеченному вселенской властью, что совсем скоро джунгли поглотят его города и дворцы, что его войско и аппарат управления огромной империей будут сметены ударом нескольких сот варваров?