Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [15]

В отличие от позднейших марксистских теоретиков империализма Гобсон не разделял мнения, что капитализм будет сломлен без экспансии за моря и без политически-военного обеспечения инвестированного там капитала. Он был убежден, что проблема разрыва в уровне потребления в капиталистических странах вполне может быть решена в среднесрочной перспективе активной социальной политикой, которая приведет к росту покупательной способности масс. Политическое «одомашнивание» капитализма и развитие эффективной социальной системы являлось, таким образом, альтернативой агрессивно-империалистическому проникновению в новые земли по всему свету.

Джон Мейнард Кейнс, теоретик антициклического регулирования экономики, во многом находился под влиянием и впечатлением от гобсоновской критикиимпериализма. Роза Люксембург и Владимир Ильич Ленин, напротив, во внутрипартийных дискуссиях, ориентируясь на социал-реформистские или же профсоюзные круги в своих партиях, решительно отвергали возможность «социал-демократического» реформирования капитализма и заявляли об имманентно присущем ему рвении к империалистической экспансии. Их теории империализма изначально имели функцию сосредоточения всего внимания на преодолении капитализма: он должен быть побежден революцией, и то, что это вполне может удаться, подстегивает империалистическую конкуренцию — великие державы готовы к войне друг с другом, ослабляясь и тем самым позволяя победить социалистической революции.

Все эти теории и дебаты в действительности вовсе не обнаруживают интереса к имперским образованиям, а построены вокруг вопроса о возможности реформирования или революционизирования европейских обществ. Следовательно, проблемам периферии, на которую направлена экспансия империй, они едва ли уделяют внимание. Для них, сосредоточенных на ими же сформулированных выводах из теорий империализма, а именно на вопросе о том, возможно ли реформировать капитализм и где его сильные и слабые стороны, политико-экономическая периферия империй становится в буквальном смысле периферией, — соответственно с нею и обращаются. Концепция неизбежно строится на том, что построение империи — процесс, идущий от центра к периферии: во внимание принимаются только факторы притяжения, а факторы отталкивания остаются вне рассмотрения. Результат, к которому приходят теории империализма, таким образом, изначально предопределен самой постановкой вопроса.

Ленин в своей теории империализма единственный из всех несколько подробнее занялся периферией, однако это было вызвано прежде всего тем, что Россия, хотя уже несколько столетий и была имперской державой, с точки зрения экономических теорий империализма рассматривалась как часть периферии. Если империализм понимался как следствие чрезмерного аккумулирования капитала, тогда хронически бедная капиталом Россия могла бы принять в нем участие лишь как статист, к тому же ее попытки дополнить военный империализм за счет экономического, рублевого империа

лизма по британскому и американскому образцам разбились о недостаток капитала7. Россию Ленин считал «слабейшим звеном» в империалистической цепи, в которой она неизбежно была бы разорвана на части.

Прогноз Ленина-теоретика оказался весьма кстати для Ле- нина-политика, хотя он подразумевал, что социалистическая революция вспыхнет в России, чтобы оттуда перекинуться и в основные центры капиталистически-империалистического мира. В принципе же и Ленин не интересовался периферией, а искал лишь слабейшее звено в империалистической цепи, где бы представились наилучшие шансы на успех революционного переворота. Жесткая манера, в которой он в ходе Гражданской войны присоединял обратно отпавшие было в ходе революции части царской империи, брутальным насилием загоняя их в состав нового Советского Союза, показывает, насколько равнодушен он был, в конце концов, к периферии. Для него она была лишь средством достижения цели выиграть борьбу в центре.

Экономические и, как правило, социалистические теории империализма, таким образом, сделали специфическую проблему капиталистических обществ ключом к объяснению строительства империй. Они были лишь ответом на вызовы своего времени, что не может быть поставлено им в упрек. Но, как правило, они вовсе не воспринимаются именно так, а стилизуются под определяющие всеобщие закономерности имперского строительства. Предполагается, что они должны объяснять больше, нежели могут объяснить8, в результате чего заслоняются истинные факторы и тенденции имперской политики.

То, что имело место в конце XIX—начале XX века в Великобритании и США, а также в Германии, уже менее справедливо для Франции, которая, конечно, имела вторую по величине колониальную империю после Великобритании, однако, по сравнению с другими европейскими странами, отличалась, скорее, скромной динамикой накопления капитала; еще ме- нее применимо это к Японии и вообще не подходит, как уже говорилось, для России: царская империя в тот период обречена была на импорт капитала, и смена ею союзников (прежде всего переход от Германии к Франции в конце 1880-х годов, сильно сказавшийся на предыстории Первой мировой войны) находилась в тесной связи с заключением договоров о кредитах, которые были необходимы России для модернизации ее инфраструктуры и армии, а также для развития индустрии9. Экономической динамикой империалистическую политику царской империи в конце XIX века объяснить не удастся.