Императрица Лулу - [44]

— Ваше сиятельство?

Александр же, более не повторяя сакраментального вопроса, потому что первому человеку великой империи совершенно невместно и, главное, совершенно бессмысленно говорить о деньгах этой империи, но всю свою жизнь только о деньгах империи первый человек империи и вынужден говорить, Александр, решивши тоже покинуть сейчас кабинет и ожидающих за дверями ближних, призванных для ненужного, абсолютно ненужного ему совета, Александр, быстренько перенесясь на два года вперёд и, оказавшись верхом, не слезая с коня, спросил лишь:

— Сколько?

Дежурный адъютант ответил, но он даже не дал себе труда выслушать ответ, беспечно махнул рукой, оставив людей в недоумении, следует столько заплатить австрийцам или же не следует и, что всего важнее, когда платить. На самом деле такие деньги не могли ничего решить здесь, возле Аустерлица, денег требовалось в десять, в двадцать раз больше, в сто раз больше! В тысячу раз больше! Так что просто махнул рукой.

А поужинал он в Ольмюце, замечательно поужинал и на следующий день позавтракал — в одиночестве, не пригласив ни Кутузова, ни этого самодовольного австрийского дурака Вейротера. И вообще он более не намерен устраивать приёмов в преддверии битвы. Генералы должны сами озаботиться своим пропитанием. А он, первый после Петра Великого русский император, прибывший к войску накануне сражения, ещё подумает, не принять ли ему лично командование армией — сколько бы ни отговаривал его князь Адам. Он повернулся в седле и потребовал подзорную трубу.

Там, внизу, где стояли французы, солнце ещё не растопило туман, ряды неприятеля сейчас были совершенно неразличимы, из плавающего сизого марева торчала только сизая, как сам туман, верхушка кирхи, и он зачем-то принялся рассматривать её чрез подзорную трубу; католический крест под крышею казался приклеенным. Французов видно всё не было и не было, но они, согласно артикулу, несомненно, уже выстроились там, внизу, в линии.

Разумеется, только мощная военная акция может сейчас остановить Наполеона, об этом ему говорят совершенно справедливо. Но деньги? Без денег никакая военная акция невозможна. Это азы военной науки, которых совершенно не знает и не желает признавать Михайла Илларионович, но зато прекрасно знает генерал Вейротер. Пусть оный, так и быть, пусть оный и командует. Сколько, бишь, запросила Австрия? — Теперь только подумал, про себя подумал, но не спросил, потому и, разумеется, не получил никакого ответа.

Он горестно усмехнулся. Тем хуже для Польши и для князя Адама, что ему, Александру Павловичу, необходим сейчас союз с Австрией.

Русские стояли за ним на взгорье пред Ольмюцем, согласно вейротеровскому плану тоже выстроившись в линии, оба фланга скрывались от взгляда: слева — в березовой роще на таком же, что он расположился, взгорье, и справа — за предместьями, гренадеры справа стояли прямо перед палисадами. Видно было сей минут, как из домика под бурой черепицею выскочил русский солдат, потом за ним второй солдат, а за ними — туземка в сером платье под белым фартуком. И тут же к ним подскочил австрияк из второй линии — австрийский пехотный мундир был отлично различим и без всякой трубы, но он теперь же уставил туда трубу, и все находившиеся при его особе, в том числе и Кутузов, уставили туда свои трубы тоже.

— Что происходит? — спросил недовольно. Утренний холод начал уже пробирать. Как всегда, несмотря на все его приказы, нужного тёплого платья ему не приготовили в поход, и российский император принужден был мерзнуть в утренний холод на поле сражения. — Что происходит? — вновь спросил.

— Драка, Государь, — Кутузов ответил в совершенно непозволительном тоне. — Эге… Драка! Мужики дерутся… Эге… — старик желал играть при нём роль шута! Изволь! Так будь же шутом!

— Darf ich mir die Bemerkung erlauben, Kaiserliche Majestaet, dass sich alle russischen Soldaten ungehoerig verhalten, nicht nur gegenueber der Bevoelkerung, was… — тут Вейротер, заехав слева и оказавшись прямо пред ним, неопределённо, но достаточно энергично покрутил рукой в шитом серебром обшлаге перед мордой его лошади, та отпрянула, и он, Александр, вынужден был натянуть повод, — nun, was natuerlich ist in Zeiten unmittelbarer Kampfhandlungen, sondern auch gegenueber den Oesterreichern! Das wollte ich Kaiserlicher Majestaet zur Kenntnis gebracht…[47]

— Почему драка? Зачем? — он был возмущён и не дослушал австрияка. — Изволь отвечать! И изволь принять меры! Ты, ты, Михаила Илларионович! — Что-то отцовское проступило сейчас сквозь розовое его лицо, даже, кажется, прямой материнский нос затупился и загнулся кверху, делая сходство с курносым Павлом Петровичем совсем уж непри

Кутузов, кряхтя, начал поворачивать бурую и низкую свою кобылу — такую, что, к примеру, только дикий калмык мог бы сидеть на такой, стыдно генерал-аншефу русской армии ездить на такой кобыле, да ещё пред особою государя — Кутузов начал поворачивать, словно бы действительно собирался скакать сейчас разнимать дерущихся.