Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая, 1835–1908 - [168]

Хотя она не страдала излишней подозрительностью. Путь, которым она следовала между дворцами, оставался прежним. Одним снежным днем, когда Цыси несли в паланкине из Летнего дворца в Запретный город, один из носильщиков поскользнулся и уронил вдовствующую императрицу на землю. Осведомленное о слухах по поводу готовящегося покушения, ее окружение погрузилось в панику, испугавшись, что настал решающий момент некоего коварного заговора. «Посмотрите, жива ли она», – закричали напуганные придворные дамы, и ее фрейлина Дэлин бросилась к носилкам. Она нашла Цыси «сидящей в паланкине и спокойно отдававшей распоряжения главному евнуху не наказывать виновного в происшествии носильщика, ведь его не в чем было упрекнуть, так как камни мостовой намокли и идти по ним было чрезвычайно скользко[52]. Свидетельств того, что Цыси когда-нибудь наказывала кого бы то ни было по подозрению в причастности к заговору с целью покушения на ее жизнь, отыскать не удалось.

Самое большое недоверие Цыси питала к Японии, где прижились ее враги-заговорщики. Ее страхи усилились после 1905 года, когда Япония вышла победительницей в войне с Россией.

Во время «боксерского восстания» русские в 1900 году оккупировали часть территории Маньчжурии под тем предлогом, что чернь позволила себе нападения на русских людей, живших там. По словам русского политика и дипломата графа С.Ю. Витте, «однажды, когда известия о восстании ихэтуаней поступили к нам в столицу, военный министр А.Н. Куропаткин зашел ко мне в кабинет в Министерстве финансов пообщаться. Он светился от удовольствия». И Алексей Николаевич в беседе напрямик сказал графу: «Я очень рад. Теперь у нас появится оправдание для захвата Маньчжурии». После подписания «Боксерского протокола» иностранные войска вывели из Китая, но русские отказались покинуть Маньчжурию, которую граф С.Ю. Витте назвал «коварной». Японцы сами давно зарились на эту территорию и пошли за нее войной на Россию. Во время этой войны, которая велась на китайской земле двумя зарубежными державами, Цыси объявила Китай нейтральной стороной. Такая позиция выглядела оскорбительной, но альтернативы у нее не было. Она молилась за минимальный ущерб ее империи в своей частной молельне, куда ходила по потайной лестнице, находящейся за ее кроватью. Когда японцы победили в этой войне, у многих китайцев возникло чувство гордости, как будто это они одержали верх, а не войска Японии. «Небольшое» азиатское государство нанесло поражение крупной европейской державе и опровергло предположение о европейском преимуществе над азиатами и о том, что белая раса превосходит желтую. Японию превозносили до невиданных высот. Но для Цыси японская победа только усилила угрозу того, что, убедившись в своей надежности и мощи, японцы в скором времени обратят свой хищный взор на Китай. Такое ощущение приближающейся опасности послужило для нее новым стимулом для преобразования своего государства в конституционную монархию, и окончательное решение у вдовствующей императрицы созрело как раз после японского военного триумфа 1905 года. Она надеялась на то, что население Поднебесной проявит больше патриотизма в качестве граждан.

Ее дурные предчувствия по поводу Японии выглядели вполне обоснованными. Японцы без промедления предприняли серию дипломатических шагов, чтобы заручиться молчаливым согласием мировых держав в отношении их замыслов в Китае, а также заключили сделки с британцами, французами и даже с русскими. Японские дипломаты активизировали свою пропагандистскую деятельность в среде китайских чиновников, а также владельцев и издателей газет, навязывая им концепцию объединения двух азиатских стран – Японии и Китая – в полноценный «союз». Многие китайцы воспринимали такое предложение благосклонно даже притом, что главенство в таком союзе принадлежало бы Японии, если не по форме, то по существу. Посетившие Японию китайцы находились под глубоким впечатлением от увиденного там: «японская ухоженность улиц, благополучие народа, честность купцов и соблюдение норм морали обычным человеком». К тому же европейские дипломаты прекрасно знали о том, что японцы ежегодно тратят на поиск среди китайцев полезных людей от 6 до 8 миллионов немецких марок, преследуя «высшую свою цель по продвижению идеи переезда императора Японии в Пекин», хотя бы условного. Японцы самонадеянно задавались риторическим вопросом: «Почему 50 миллионов японцев не могут сделать [с китайцами] того, что получилось у 8 миллионов маньчжуров?»

Цыси не собиралась уступать Токио господство над своей империей. Не питала она и иллюзий по поводу того, что при японском господстве в Китае станет лучше. В Корее, находившейся под «протекторатом» Японии после поражения Китая в 1894–1895 годах, японцы установили жестокое управление. В то время, когда китайские газетчики пользовались неограниченной свободой слова, корейская пресса подвергалась строгой цензуре, искоренявшей любые намеки на антияпонские настроения. Искреннего редактора Ян Ги Така, работавшего в принадлежащей британцам редакции газеты на корейском языке, арестовали и поместили в тюремную камеру, «настолько переполненную узниками, что он не мог даже прилечь, а потолок был слишком низким, чтобы как следует распрямиться». Через считаные недели он так похудел, что стал похожим на скелет. Британский генеральный консул в Корее Генри Кокбёрн, увидев его, испытал настоящий шок и отправился выразить свой протест одному высокопоставленному японскому чиновнику. Этот чиновник сохранил полное спокойствие и сказал