Императрица - [9]
— Император не любит, когда с ним разговариваешь, — рассказывала одна из наложниц.
Когда-то она была фавориткой, но теперь оказалась во Дворце забытых наложниц, где те, кого император разлюбил, жили вместе со стареющими наложницами его покойного отца. Хотя ей еще не исполнилось и двадцати четырех, все для нее прошло — ее выбрали, насладились и отвергли. Остаток жизни она проживет ни женой, ни вдовой и, не сумев зачать, не сможет найти утешение даже в ребенке. Это была хорошенькая женщина, ленивая и пустая, говорившая лишь о том единственном дне, который провела в личном дворце императора. Она рассказывала свою короткую историю всем новым наложницам, ожидавшим, когда их призовут.
Ехонала слушала, но в разговорах не участвовала. Она будет развлекать императора, забавлять его и поддразнивать, петь и рассказывать истории, будет плести между ними связь не только плоти, но и ума. Она закрыла «Книгу перемен» и отложила ее в сторону. Существовали и другие книги — запрещенные: «Сон в красной спальне», «Цветок сливы в золотой вазе», «Белая змея». Она прочтет их все, а если не сможет отыскать в библиотеке, то прикажет Ли Ляньиню посмотреть их в книжных лавках в городе.
Учитель проснулся неожиданно и тихо, как просыпаются старики, легко переходящие от сна к бодрствованию, и не двигаясь, смотрел на нее.
— Ну как, — спросил он, — вы закончили свой отрывок?
— Закончила, — ответила девушка, — но мне хотелось бы почитать другие книги: рассказы, волшебные сказки, что-нибудь развлекательное.
Учитель сидел со строгим видом и теребил свой гладкий подбородок. Рука его была такой же сухой и сморщенной, как опавший пальмовый лист.
— Эти книги отравляют мысли, особенно у женщин, — отозвался он. — Здесь, в императорской библиотеке, среди тридцати шести тысяч томов нет ни одной такой. Подобные сочинения добродетельной даме не следует даже упоминать.
— Тогда и я не буду упоминать их, — сказала она игриво. Наклонившись, она забрала собачонку в рукав и ушла в свою спальню.
То, что Ехонала узнала сегодня после обеда, назавтра было известно повсюду. Из уст в уста слух облетел все дворы и, как ветер, поднял волнение. Несмотря на то что император имел супругу и многочисленных наложниц, у него еще не было ребенка, и великие маньчжурские кланы начинали беспокоиться. Если у императора не родится наследник, то его будут выбирать среди них, и князья внимательно следили друг за другом, берегли себя и своих сыновей, ревниво наблюдая, на кого мог пасть выбор. Теперь, когда новая супруга Сакота зачала, им оставалось только ждать. Если у нее родится дочь, то борьба начнется снова.
Ехонала принадлежала к самому могущественному из кланов, именно из него вышли три императрицы. Почему бы ей не стать четвертой? Ах, если бы ее выбрали, если бы она смогла зачать сразу же, если бы она родила сына, а Сакота — лишь девочку! Но у кого была такая счастливая судьба, кому так везло, что за первым шагом сразу следовал второй? Хотя все было возможно.
С того дня Ехонала начала внимательно читать все сообщения, исходившие от Трона, и изучать каждое слово в указах императора. Таким образом она сумеет познакомиться с государственными делами и будет готова, если боги захотят ее возвысить.
Понемногу девушка осознавала необъятность своей страны и величие ее народа. Раньше мир Ехоналы ограничивался городом Пекином, где она выросла. Она знала правящую расу, маньчжурские кланы, которые со времен воинственных предков захватили и удерживали власть над таким могущественным народом, как китайцы. Уже двести лет прошло с тех пор, как северная династия обосновалась в центре столицы (Маньчжурская династия Цин правила в Китае с 1644 по 1911 г.) за красными стенами города императора. «Запретный город» — так его называли, потому что Сын неба был его владыкой, единственным мужчиной, которому дозволялось спать здесь ночью. С наступлением сумерек на каждой улице, в каждом переулке Запретного города били барабаны, предупреждая всех, что пора уходить. Оставался только один император со своими женщинами и евнухами.
Ехонала понимала, что Внутренний город — всего лишь правящий центр огромной страны, и страна эта оставалась вечной в своих горах, реках, озерах и побережьях, во множестве своих городов и деревень, в сотнях миллионов разнообразного люда: в торговцах и крестьянах, ученых, в ткачах и ремесленниках, кузнецах и кабатчиках, в мужчинах и женщинах, в ремеслах и искусствах. Богатое воображение уносило девушку за ворота ее роскошной императорской тюрьмы, она отправлялась в путешествия по страницам прочитанных книг.
Еще больше она узнавала из императорских указов. Ехонала читала, что на юге поднималось мощное восстание — ненавистный плод иноземной религии. Китайцы-мятежники называли себя тайпинами, во главе мятежников стоял длинноволосый фанатик-христианин по фамилии Хун Сюцюань[1], который вообразил себя воплощенным братом некоего Христа — сына иностранного Бога, рожденного крестьянкой.
Последнее обстоятельство не вызывало удивления, так как в старинных книгах встречалось много подобных историй. Известна, например, такая. Жена крестьянина рассказывала, что Бог предстал перед ней в виде облака, когда она пахала поле, и волшебным образом проник в нее. Так, через девять лунных месяцев, она родила божественного сына. Другая история случилась с дочерью рыбака. Девушка утверждала, что Бог вышел из реки в то время, когда она ставила отцовские сети, и опять же волшебным образом произошло зачатие. Но под христианским знаменем мятежников собирались безудержные недовольные люди, и если смуту не подавить, то мятежники могли свергнуть саму маньчжурскую династию. Даогуан в свое время показал себя слабым императором, таким был и его сын Сянь-фэн. Вдовствующая императрица командовала им как ребенком.
В 1931 г. в США появился роман со скромным названием «Земля» (The Good Earth; рус. пер. 1934), произведение мало кому известного автора. Роман имел сенсационный успех, был удостоен престижной Пулитцеровской премии; на протяжении двух лет возглавлял список наиболее покупаемых книг; его неоднократно перепечатывали, перевели на множество языков, и только в Соединенных Штатах его тираж, по-видимому, превысил миллион экземпляров, хотя точные цифры так и не были оглашены. «Земля» поразила не увлекательным сюжетом, а простой, безыскусной правдой и свежестью материала: это был роман о крестьянах Китая.Феноменальный успех романа Перл Бак «Земля» стал одним из главных аргументов в пользу присуждения автору Нобелевской премии (1938 г.).
Успех «Земли» стимулировал Пэрл Бак продолжить семейную сагу, которая вылилась в трилогию «Дом земли» (House of Earth). Во второй части «Сыновья» (Sons, 1932; рус. пер. 1935) дана история трех сыновей Ван Луна. И хотя в «Сыновьях» рисуется дальнейшая судьба сыновей Ван Луна, этот роман по существу так же, как и «Земля», является вполне законченным и самостоятельным романом. Оба романа — «Земля» и «Сыновья» — написаны вне времени и пространства. Почти невозможно установить время и место действия романа. «Сыновья» написаны так, что их можно отнести к концу прошлого века и к настоящему времени.Если «Земля» целиком была посвящена деревне, ее быту, процессу накопления, то «Сыновья» посвящены исключительно важной и интересной теме — китайскому милитаризму.
Биографию матери Перл Бак стала писать сразу же после смерти Кэролайн Сталтинг (Керри) в 1921 г., и первоначально она не планировала ее публиковать. Во время событий в Нанкине в 1926–1927 годах, когда дом Перл Бак подвергся разгрому, рукопись этой книги оказалась в числе немногих вещей, не украденных и не уничтоженных.В начале 30-х годов текст был переработан. Писательница решилась его напечатать лишь в 1936 г. (под названием «Чужие края»), после того как получили известность «Земля» и другие «китайские» романы и се литературная репутация упрочилась.
Перед Вами классический любовный роман о молодой девушке скульпторе, которая мечтает о нормальной семье, любящем муже, простом человеческом счастье, но постоянно испытывает жестокие удары судьбы. Роман, несомненно, понравится нашим дорогим читательницам.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.