Императорский покер - [47]

Королева ожидала "бога войны" в своем самом великолепном туалете. Наполеон заскочил к ней на квартиру прямиком с конной прогулки, в мундире стрелка, со хлыстиком в руке, и захлопнул дверь. Беседа продолжалась чертовски долго, и положение стоящего под дверью Фридриха Вильгельма стало настолько унизительным (ах, эти усмешки штабных), что он не выдержал напряжения и вступил в комнаты, тем самым прервав диалог.

— Если бы прусский король постучал в комнату чуточку позже, — шутил впоследствии Наполеон, — быть может, мне и пришлось бы оставить ему Магдебург.

Но не оставил. У него была неплохая разведка, и он прекрасно знал, какие отношения связывают царя с королевой Луизой, тем более, что после занятия Берлина в 1806 году французы обнаружили в спальне королевы портретик царя и пропитанную духами пачку весьма компрометирующих писем. Возможно, Наполеон и не согласился бы с мнением Николая Михайловича, что "политика Александра в этот период может быть объяснена только лишь его любовным отношением к королеве Луизе", но видя, как заядло царь сражается за Пруссию, он прекрасно понимал то, что за всем этом что-то должно было скрываться. Однажды он сказал:

— Королева — женщина неглупая, своего супруга превышает на целое небо. Я и не удивляюсь, что она не может его ни любить, ни уважать. С Александром ее связывает тесная близость…

Она же перед встречей ненавидела его всей душой, это "чудище", "воплощение злой судьбы", этого "отвратительного сына революции". Прусские историки утверждали, что во время их интимной беседы Бонапарт вел себя грубо, словно законченный хам. Интересно, откуда они это знали, раз беседа происходила в четыре глаза? И странно, что после этой встречи она изменила свое мнение и написала про "чудище": "Голова его обладает красивой формой, а его черты свидетельствуют о выдающейся интеллигентности. Он напоминает римского цезаря. Когда он улыбается, в уголках губ у него появляется черта доброты".

В воспоминаниях присутствовавшего в Тильзите французского капитана Коанье можно прочитать: "Боже, какая же она красивая, можно сказать, что она прекрасная королева уродливого короля, но мне кажется, что она была и королевой и королем одновременно. На тридцатом году жизни я с охотой отдал бы одно ухо, чтобы остаться с ней на столько же долго, как Наполеон".

Наполеону Луиза тоже понравилась. Он написал Жозефине: "Восхитительная женщина, весьма вежливая ко мне, но можешь не ревновать…". Но на него она не повлияла. Умоляла до последней минуты. Когда они выходили из комнат, Луиза еще раз спросила, почему он не желает быть милостивым и тем обрести ее пожизненную благодарность.

— К сожалению, мадам, — с насмешкой заметил Наполеон, — я достоин сожаления, знаю, это влияние моей злой звезды.

Когда же Луиза усаживалась в экипаж, Наполеон галантно подал ей красивую розу.

— Приму, сир, — шепнула королева с очаровывающим вздохом, но хотя бы с Магдебургом.

— Ваше королевское высочество меня простит, — ответил Бонапарт, — но я даю только это. Вам остается лишь принимать.

Когда же они уселись за пиршественный стол, и Луиза подняла бокал с вином, говоря:

— За здоровье Наполеона Великого! Он отобрал наше королевство, а теперь возвращает! — тот замечательно обрезал этот небольшой шантаж:

— Только не выпейте[59] всего, мадам!

После того он выразил мнение, что Луиза сыграла как наилучшая актриса Европы, и только лишь потому он не уничтожил Пруссию полностью. Понятное дело, не потому. Впрочем, следует помнить, что с проблемой Пруссии тесно была связана и проблема Польши, а конкретно — польских земель, находящихся в сфере прусского раздела. Играя Пруссией, невозможно было одновременно не играть Польшей, причем, в данном случае ситуация была повернута — Наполеон играл союзником, а вот Александр — врагом.

Польская раздача в Тильзите была не менее интересной, а может и более, потому что в ней имелись два красивых блефа (еще раз напоминаю, что мы "вращаемся в сфере гипотез"). Поначалу Бонапарт предложил Польшу… царю! Но Александр был к тому времени весьма опытным игроком в покер, чтобы не почувствовать, что это блеф, и не позволил завести себя в ловушку — и категорически отказался. Перед тем от своей разведки он уже знал, что Наполеон намеревается выполнить слово, данное полякам, и восстановить их независимость, что нашло свое подтверждение и во французском предложении. В соответствии с этой концепцией, Польша не должна была очутиться под новым захватом, но сделаться самостоятельным королевством под скипетром царя. Взамен Наполеон потребовал отрыва от Пруссии Поморья, Бранденбурга и Силезии, которые были бы отданы Иерониму. Согласие на такой расклад означало бы перемещение границ Франции далеко на восток от Одера, до опасного предела. Александр понял, что если бы он принял такую вот Польшу, с ее суверенитетом, за которым с двух сторон следил бы брат Наполеона, то тогда "на всю жизнь" он сам был бы связан с Францией и очутился бы во вражеских отношениях с Австрией и Пруссией, своими традиционными союзниками… Глубоко в закоулках мозга у него таилась новая война с "господином братом", поскольку он не намеревался делиться титулом арбитра Европы, тем более, что при подобном разделе он получил бы меньшую часть. В новой войне Австрия с Пруссией обязательно будут ему нужны, так что он не позволить поймать себя на дьявольский крючок — Польшу под его владением. Эта Польша была бы его только на первый взгляд, а ее армия в любой момент была бы готова выступить на стороне Франции.