Императорский покер - [43]

"Без посредников". Это было недвузначное желание доверенного, личного разговора с корсиканцем — нет, уже с "императором Наполеоном". "De souverain à souverain" (как суверен с сувереном — фр.). Бонапарт ничего не имел против этого, совсем даже наоборот.

Сразу же после обоюдосторонней ратификации перемирия, великий гофмейстер двора Наполеона, генерал Дюрок, появился в штаб-квартире царя и оговорил формальные и церемониальные подробности встречи. Произошла она — памятный момент 25 июня 1807 года на реке Неман. Впервые оба партнера уселись за стол в буквальном смысле. И разговаривали, и правда, без посредников. Министры: Талейран (с французской стороны), а так же Куракин с Лобановым (с российской стороны) должны были ограничиться переносом на пергамент и подписанием того, что в мелочах задумали их монархи.

Неман разделял обе армии. Левый берег оккупировали французы, правый — русские. Чтобы ни одному из императоров не нужно было беспокоиться с переправой на другой берег, по приказу Наполеона генерал инженерии Ларибуасье построил посреди реки огромный плот, а точнее — паром, на котором стояли два шатра, один из которых павильонного типа, очень богатый. Для него были использованы самые дорогие материи, которые только удалось найти в Тильзите. Нейтральный "остров", который должен был стать символическим мостом между двумя императорами и двумя враждебными до сих пор народами, истекал золотом и пурпуром, слегка колышась — похоже, он был тронут от понимания важности события.

Зрители этого спектакля тоже были тронуты, причем так, что их сообщения о времени начала супервстречи на супервысшем уровне различаются в диапазоне пары часов: от одиннадцати часов сорока минут до четырнадцати ноль-ноль. Давайте примем, что в полдень от левого берега отплыла богато изукрашенная лодка с Наполеоном, которого сопровождали маршалы: Мюрат, Бертье и Бессере, а так же Великий Конюший Коленкур. В тот же самый момент от правого берега отошла столь же богато украшенная лодка с Александром, Константином, Лобановым, графом Левеном и генералами: Беннигсеном и Уваровым. На этих двух последних: убийц царя Павла I, французы поглядывали с полуулыбками.

На левом берегу, вытянувшись по стойке "смирно" стояли массы французских войск, с гвардией в первом ряду. На правом — только лишь Преображенский полк российской гвардии и немногочисленная царская свита. Денис Давыдов отметил у себя в дневнике:

"Речь шла о встрече с великим вождем, политиком, законодателем, администратором и победителем практически всей Европы, двукратный победителем нашей армии, который сейчас со своими войсками стоит на российской границе. Речь шла о встрече с человеком, обладающим странной властью над людьми, и необычным по причине своей небывалой интуиции (…) Мы собрались на берегу и увидели Наполеона, скачущего рысью между двумя рядами своей старой гвардии. Вокруг него звучали восторженные возгласы и доходили до нас, стоявших на другом берегу реки. Эскорт и свита Наполеона насчитывали не менее четырех сотен всадников. Великолепное зрелище заставляло забыть обо всем. Собравшиеся уставились на лодку, везущую этого замечательного человека, вождя, какого не было со времен Александра Великого и Юлия Цезаря, которых он столь сильно превышал разнородностью талантов и славой побед над культурными и просвещенными народами".

В связи с цензурой, Давыдов не мог описать состояние духа своего монарха, он лишь подчеркнул его нервность. Многие свидетели утверждали, будто бы царь был "неестественно спокоен".

Обе лодки одновременно пристали к парому. Монархи живо поднялись на палубу, подбежали друг к другу и начали сердечно обниматься под крики, доносящиеся с обоих берегов: "Да здравствует император Запада!" и "Да здравствует император Востока!".

Эти объятия и эти приветственные крики были исполнением мечтаний Наполеона — он был признан публично. Это позволяло ему немного остыть и начать партию в покер более хладнокровно, зная, что игра идет за границы и судьбы миллионов людей. Александр и сам был доволен, поскольку эти объятия вернули ему спокойствие, утраченное под Аустерлицем и под Фридландом. Да, его разбили, более того — разгромили на поле битвы, но в данный момент он приступает к новому раунду как полностью равный партнер, словно все предыдущие битвы не были завершены. Убежденный и не побежденный. Бонапарт сделал все, чтобы укрепить его в этом убеждении.

После приветственных объятий оба монарха вошли в шатер, чтобы провести там свой “tête-à-tête”. Запись той беседы нам не известна. До ушей окружения добралось лишь начало, прежде чем за монархами закрылась дверь.

— А за что мы, собственно, сражаемся? — задал риторический вопрос Бонапарт.

— Я ненавижу англичан не меньше, чем Ваше Императорское Величество и с охотой присоединюсь к вашим действиям против них! — с энтузиазмом ответил Александр.

— В таком случае: все в порядке, мир заключен, — принял решение Наполеон.

Таковы были слова. Но действительность была несколько иной. Мир еще не был заключен, и за него следовало сыграть в более чем десятке раздач, торгуясь за массу мелочей, такие, как, например, Пруссия или Турция.