Императорский покер - [16]
Но давайте вернемся к ночи с двадцать третьего на двадцать четвертое марта, в ходе которой Михайловский дворец "охранялся" третьим батальоном элитарного Семеновского полка. Как только царь уснул, его разбудили страшные удары в дверь. Заговорщики, большая часть из которых были пьяны, выломали двери и ворвались в спальню.
Издевки над царем начались с попытки заставить его подписать отречение, а кончилось бойней, к которой Пален всех подзуживал, крича:
— Ну, чего стоите?! Хотите сжарить яичницу, не разбив яиц?
Столь же решительно подстрекал их и Бенигсен. Кто ударил первым — не известно. Зато известно то, что Зубов первым саданул царя в висок массивной золотой табакеркой, сбивая Павла на пол, но одни источники сообщают, что то был Николай Зубов, а вот другие, что то был его братец — Платон Зубов. Потом подскочили сразу несколько "храбрецов" одновременно и начали дикую канонаду ударов: шпаги, приклады, кулаки, сапоги… Один из братьев Зубовых, уставший от смертоубийства, вышел в соседнюю комнату и присоединился к ожидавшему там Бенигсену, который с интересом рассматривал висящие на стенах картины. Тем временем убийство продолжалось — оказывается, не так уж легко выбить упорный дух из тела истязаемой жертвы. Зубов, не разделяя интереса Бенигсена к изобразительным искусствам, ждал у окна, барабанил пальцами по стеклу и нетерпеливо повторял:
— Боже! Ну как же этот человек кричит!… Это невозможно вынести!
В результате тяжких совместных усилий Его Императорское Величество стало похожим на кусок мяса в мясницкой: рассеченная грудь, расколотый надвое череп, но казалось, будто Павел еще шевелится! В связи с этим, царя додушили лентой его собственного ордена, после чего кто-то из убийц запрыгнул жертве на живот и начал по нему топтаться, "чтобы поскорее выблевал душу". Ну а под конец пьяное безумие радости, танцы, хриплое пение и пинание трупа.
Александр "крепко спал и ничего не слышал". Странно, поскольку спал он неподалеку, в том же самом дворце, на первом этаже, а крики его отца разрывали стены. Дважды странно, поскольку это именно он назначил участвовавший в заговоре третий батальон Семеновского полка охранять здание именно в этот день. И трижды странно, ибо за несколько часов до убийства, в шесть вечера, граф Пален отрапортовал ему о последних подробностях планируемого покушения. И в четвертый раз странно что спал он… в одежде и обутым!
За мгновение до полуночи запыхавшийся, с налитыми кровью глазами в комнаты царевича забежал один из убийц, прапорщик Полторацкий, и крикнул (правильнее было бы сказать: доложил):
— Случилось!
— А что случилось? — словно бы ничего не понимая, спросил Александр.
— Царь мертв!
Вспоминается "Макбет" Начался великий театр в исполнении великого актера. А роль, и вправду, была достойна "Оскара".
Сразу же после Полторацкого появился Пален, и из его уст Александр впервые услышал свой новый титул: Ваше Императорское Величество. Он быстренько привел себя в порядок и отправился принять заговорщиков, но по дороге до него дошло, что это было бы слишком грубым “faux pas” (ошибочным шагом — фр.). В связи с этим, он впал в ступор, чуть не потерял сознание, и его отнесли в объятия супруги. Все время он плакал, по крайней мере, тогда, когда имелись свидетели — это они оставили нам такие сведения. Пален с саркастической усмешкой успокаивал Александра:
— Будьте мужчиной, Ваше Величество! На нас глядят!
Утром новый царь с матерью отправился в спальню отца. Две восковые свечи горели на ночном столике под стеной, рядом с полевой койкой, на которой лежал покойник. Его успели даже одеть в темно-синий мундир, на ноги набросили военный плащ, в руки вложили золотую икону, причесали, лицо покрыли румянами и белилами. Вот только ни румяна, ни белила не скрыли следов убийства. Поперек лба трупа шел синий, глубокий шрам, губы, нос и веки ужасно опухли, потому-то лицо умершего накрыли муслином. Среди кружев и батиста жабо на шее обвинительно багровела полоса от орденской ленты. Царица с всхлипом пала на смертное ложе и начала целовать руки мужа…
В тот же самый день Александр навсегда покинул запятнанный кровью замок и перебрался в Зимний дворец. Входя туда, он волочил ногами и рыдал. Разве не был он «Тальмой Севера»? А даже если бы и не был — юношеская впечатлительность и неожиданный приступ угрызений совести не могли не вызвать в нем шок.
Апологеты Александра I впоследствии пытались, с помощью мутных «свидетельств» из вторых или третьих уст (например, того, что относительно покушения сказал французский граф Лонжерон, которому, в свою очередь, это сказал Пален и т. д.), очистить его от обвинения в отцеубийстве. Напрасный труд. Никто из серьезных историков не позволил обмануться, точно так же, как никто в тогдашней Европе не обманулся официальным сообщением Санкт-Петербурга о смерти Павла Петровича по причине апоплексии. Французский министр иностранных дел, Шарль Морис Талейран, ехидно прокомментировал это:
— Русские могли бы придумать какую-нибудь другую болезнь для прикрытия смерти своих повелителей.
Узнав о покушении, Наполеон воскликнул:
