Сегодня на Каталунских полях[20] все мои мысли — о нем. Занимается день, в рощах затаились скифские лучники, кроны деревьев вздрагивают, птицы пробуют голоса в первых лучах рождающегося дня. Вся Европа здесь, на полях. Всё поет. Всё молчит. Я готов к сражению: я должен сегодня одолеть этого нового Алариха, Аттилу, вместе с которым ребенком учился ездить верхом. Он тоже хотел всего, хотел свежего ветра в лицо; и песенку, что его зовет, надо остановить здесь, она не должна лететь дальше. Он ли падет от моей руки, я ли паду от его — жажды своей он не утолит, разгадку тайны не узнает. Не узнаю и я — патриций Аэций, командующий войсками Западной Римской империи, властитель и игрушка в руках фиктивного императора; я не более велик, чем тот, кто гниет в реке; я не более слаб, чем был Приск Аттал, всеми презираемый император и весьма посредственный музыкант, закончивший свои дни в обществе двух мальчишек, возможно, теперь оплакивающих его на вилле, увитой вьюном; Аттал, чье слово живет во мне, чья судьба продолжается во мне, через меня сегодня победит непобедимого Алариха.
На Каталунских полях закончится целая эра. И да свершится то, чего нельзя миновать: отец на сына, брат на брата поднимут сегодня меч, не держа друг на друга зла, и к вечеру одесную Отца не разнимут крепких объятий. Да погибнет мой брат Теодорих, сын Алариха, командующий готами, моим правым крылом, от руки другого моего брата, храброго и могучего Аттилы. Я смертельно от этого устал. Но все должно свершиться. Пусть же начнется битва! Лошади несутся, как стрелы, стрелы стремительны, как ибис. Надеваю на голову шлем и тебе вверяю себя, мой конь. Надо мною небо Липари, которое я тридцать лет не видел, такое же, как тридцать лет назад; а там, на острове, рассказывают, временами просыпается вулкан. Однажды с этих островов, где царствует вольный Эол, подует свежий ветер и принесет тихую песенку, и снизойдет на Землю Дух Святой, и покончит с этой историей между Отцом и Сыном. Но нас тогда уже не будет.
