Император Всероссийский Александр II Николаевич - [9]

Еще раз подчеркну: это был кризис общественного сознания, вызванный не военными неудачами (совсем не катастрофическими), а тем, что вдруг стало явным абсолютное несоответствие официальной картинки и реальности. «Озлобление против порядков до 1855 года беспредельное и всеобщее», – констатировал в дневнике П. А. Валуев, будущий министр внутренних дел, карьерный бюрократ и человек, абсолютно лояльный трону. В принадлежащем ему же памфлете «Дума русского в половине 1855 года», который ходил по рукам в переписанных от руки копиях (цензуру никто не отменял), этот чиновник выносил приговор николаевской системе изнутри: «Взгляните на годовые отчеты: везде сделано все возможное, везде приобретены успехи, везде водворяется должный порядок; взгляните на дело, отделите правду от неправды и полуправды, и редко где окажется прочное… Сверху блеск, внизу гниль. В творениях нашего официального многословия нет места для истины».

На пороге Великих реформ

Александру II предстояло вдохнуть новую жизнь в страну, вдруг утратившую веру в себя. Сознавал ли он всю серьезность стоявшей перед ним задачи? Поначалу, вероятно, нет. Дадим слово той же Анне Тютчевой, которая в эти первые месяцы царствования видела его практически ежедневно: «Император – лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время, где приходилось бы только охранять. Но ему недостает темперамента преобразователя». Фрейлина уловила в 36-летнем монархе, находившемся в расцвете сил, ту же черту, которую давным-давно отмечал в своем воспитаннике Карл Карлович Мердер: некоторую вялость. С другой стороны, откуда было взяться преобразовательному темпераменту у человека, выросшего под заботливой опекой Николая I? Забегая вперед, скажу, что мне, напротив, кажется удивительным, как много смог сделать Александр II, оказавшийся на троне в столь неблагоприятных условиях. Он действительно не был готов к миссии преобразователя, ведь его воспитывали охранять, а не менять. Незадолго до смерти отец с сожалением говорил ему: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот». Так и было. Но именно это отсутствие порядка в итоге и стало движущей силой перемен.

Первые символические шаги нового императора ничего не говорили о начале новой эпохи. Он был слишком предан делу и памяти своего «незабвенного родителя». Не было у него и программы каких бы то ни было реформ. Как же объяснить тот факт, что перемены все же достаточно быстро начались и оказались в итоге настолько глубокими, как никто в середине 1850-х годов и не мечтал? Может быть, Александр II лишь уступал давлению обстоятельств и окружения?

Самые важные реформы, полностью изменившие страну, были разработаны и осуществлены в первое десятилетие его царствования. Все, что мы знаем об этом времени, говорит: император не был игрушкой в руках каких-то обстоятельств или людей, он принимал важнейшие решения своей волей и очень часто вопреки сильнейшему давлению противников перемен. Мы можем твердо утверждать: если бы не решимость Александра II, преобразования были бы совсем другими. В этом смысле это были его реформы, хотя ни одна из них не была плодом его собственного интеллектуального творчества. Могли ли перемены не состояться вообще, скажем, если бы император попытался последовать предсмертному совету отца? Думается, что и такая возможность в середине 1850-х годов существовала. Мы понимаем, что это означало бы лишь отсрочку, причем недолгую: николаевская система обветшала и настолько морально устарела, что все попытки сохранить ее привели бы лишь к еще более глубокому кризису. Но Александр Николаевич мог бы попробовать. Почему же он этого не сделал?

Попробуем понять, как новому монарху на первый взгляд почти чудесным образом удалось избавиться от гипноза собственного прошлого, олицетворенного для него священной фигурой отца (которого он, кстати, никогда не критиковал и после его смерти). Мне кажется, ключевую роль сыграл возраст монарха. В момент вступления на трон ему было 36. Но примерно столько же было большинству из тех, кто разрабатывал реформы и занимал ключевые посты в государстве в 1860 – 1870-е годы. Таким образом, монарх во многом оказался «своим» для тех, кто и составил естественную среду сторонников перемен. Различия в воспитании оказались в итоге не столь значительными, как принципиальное сходство установок, симпатий и антипатий. Это очень ярко проявилось уже в первые годы его царствования. Поначалу он явно старался прислушиваться к советам сановников отцовского поколения, демонстрировал подчеркнуто внимательное отношение ко многим из них (по крайней мере к тем, кто не вызывал у него личной антипатии). Но уже через несколько лет на первые роли в государстве выдвигаются совершенно новые люди. Молодой император, может быть, не всегда отдавая себе в этом отчет, явно предпочитал опираться на представителей своего поколения – поколения реформаторов.

Это действительно было новое поколение правящей элиты, хотя выросло и сформировалось оно еще в прежней системе, где это были чиновники «второго эшелона», молодые и амбициозные ученые, журналисты, инженеры, наконец, просто умные люди, не желавшие прислуживаться. Они прекрасно знали, как николаевская система устроена и работает, понимали все ее слабые и сильные стороны (были и такие!). Но при этом по сравнению со своими «отцами» они все же были другими.