Император всего - [5]

Последующие несколько часов они провели так же, как и предыдущие, только по другую сторону решетки. Хотя это почти ничего не меняло в их положении, они и раньше не могли оказаться подальше от этого проклятого места, как бы сильно им этого не хотелось. Любые слова сейчас казались неуместными. Все, что они могли, это сидеть на полу, держась за руки, и пытаясь таким образом хоть немного приободрить друг друга. Сквозь решетку было видно, как во дворе снуют дангары, обследуя внутренние помещения гарнизона. Пустующие камеры заполнялись взятыми в плен гвардейцами, многие из которых были ранены, но не серьезно. Тяжелораненых, дангары предпочитали добивать, чтобы не возиться с ними. А на Аскилта и Гитона пока никто не обращал внимания. К вечеру нервное напряжение от ожидания своей участи достигло того уровня, когда оно перерастает в апатию. Конечно, глупо было надеяться с самого начала, что все разрешится быстро, но у них уже не осталось сил вздрагивать каждый раз, когда кто-либо из дангар направлялся в их сторону или просто проходил мимо. Гвардейцы впали в тревожное забытье, терзаясь кошмарами и временами просыпаясь от собственных вскриков.

На следующий день к ним так же не проявили никакого интереса, хотя они обратили внимание, что некоторых пленных куда-то увели и так и не вернули в камеры. Раньше, ни Аскилт, ни Гитон никогда не сталкивались лицом к лицу с дангарами. Все, что им было известно, ограничивалось военным инструктажем и слухами. Поскольку довольно долго дангары были союзниками Каберонской империи, гвардейцев учили, как участвовать в совместных операциях, используя дангар, как пробивную силу и пушечное мясо. И никого толком не интересовало, что собой представляют эти "совершенные" солдаты вне поля боя.

А зрелище оказалось нелицеприятное. Пожалуй, их пропыленные, замызганные и стоптанные сапоги, на которые обратил внимание Аскилт (хотя момент был и не самый удачный для того, чтобы замечать подобные мелочи, но порой в память врезаются самые нелепые и неуместные подробности), вполне могли служить олицетворением их внутреннего мира. Дангары занимались тем, что мародерничали в казармах, служебных и общих помещениях. Все, что они считали неинтересным для себя, вышвыривалось, порой прямо из окон. За считанные часы внутренний двор гарнизона, а также, наверняка, и вся остальная территория превратились в одну большую помойку, по которой из одного конца в другой ветер перекатывал изувеченные вещи. Никто из командиров не пытался препятствовать подобному поведению. Поведению, которое опозорило, а со временем бы деморализовало любую другую армию. Скорее всего, сказывалось побочное действие нейропрограмирования. Вероятно, то, что блокировало в них инстинкт самосохранения и подавляло индивидуальность, разрушало и основы личности, оставляя лишь примитивные инстинкты и желания.

На вторую ночь заточения, Гитон очнулся, задыхаясь от нестерпимой вони:

— Газ! Нас пытаются отравить! — кинулся он к Аскилту.

— И себя тоже, — тот и сам уже не спал, принюхиваясь, — Эти идиоты решили развести костер из довиналовых деревьев, — Аскилт сумел сохранить присутствие духа и разобраться в происходящем.

— Надо быть дангаром, чтобы додуматься жечь пластифит!

— Зато, сейчас задыхаемся не только мы.

Друзья истерически рассмеялись. Впрочем, скоро им стало не до веселья. Два дня в камере без еды и воды изрядно подорвали их жизнерадостность. Губы потрескались, шершавый язык распух, а гортань с болью слипалась при каждом движении. Отравление ядовитыми испарениями добило их окончательно. Голова раскалывалась, любое усилие давалось с трудом и к утру, все, что они могли — неотрывно смотреть на утилизатор отходов. Туда дангары стаскивали все подряд, зато при этом наполнялся бак с водой, которую тут же куда-то уносили, расплескивая на ходу. Весь день гвардейцы, облизываясь, наблюдали, как желанная влага драгоценными, сверкающими на солнце каплями падает и впитывается в пыль. К вечеру утилизатор отходов стал казаться центром мироздания, единственным, что может и должно притягивать к себе все помыслы и желания. Они были готовы слизывать капли, что падали на землю.

— Не смотри туда, — простонал Аскилт, — От этого только хуже.

— Мне кажется, что еще немного, и я сойду с ума. Если уже не сошел. Мне несколько раз померещились наши среди дангар. Но это не могли быть они! Их лица… — Гитон смолк, не в состоянии подобрать слова.

Он неимоверным усилием оторвал взгляд от ведра, которое понесли мимо. Солнечные блики на поверхности воды еще никогда не казались таким волшебным и невероятно привлекательным зрелищем.

— Я тоже видел их, — Аскилт невидящим взглядом уставился в потолок, — это последствие нейрообработки. Если это сделают с нами…если и нам вживят чип, мы тоже начнем скалиться как эти недоумки и мечтать только о лишней миске того варева, что они называют едой.

— Пожалуй, я уже и сейчас могу мечтать только об этом, — попробовал пошутить Гитон, только голос его звучал отнюдь не весело.

Он проводил взглядом одного из прошедших неподалеку дангар. Несколько дней назад они вместе сидели за одним столом и обсуждали тонкости фанулейского вина. Тогда его звали Зеймал, и он был неплохим парнем. Сейчас его можно было принять за грубую карикатуру на самого себя. Достаточно правильные и привлекательные в недавнем прошлом черты как-то распухли и слегка расплылись, придавая лицу неопределенное выражение. Как будто осталась висеть лишь кожа, из-под которой выдернули каркас и набили изнутри ватой или опилками. Он шел слегка шаркающей походкой, словно собственное тело казалось ему чужим (видимо некоторые нейронные центры были травмированы и еще не восстановились), скользя по окружающему безразличным взглядом. Лишь на мгновение в его глазах мелькнул интерес. Когда он заметил, как из окна второго этажа казармы вылетела бутылка. Сквозь прозрачное стекло было видно, что какое-то количество жидкости в ней еще осталось. В прошлом Зеймал был знатоком и любителем хороших вин, ему нравилось подолгу смаковать их, наслаждаясь ароматным букетом, но эта бутылка не имела к ним никакого отношения. Это было тяжелое, дурманящее и ужасно вонючее пойло, которое предпочитали дангары, исхитрившись научиться готовить его из чего угодно и где попало в считанные дни. Видимо кто-то уже успел приготовить его здесь или привез с собой. А в окно оно полетело потому, что владелец уже достаточно упился и плохо контролировал свои действия.