Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России - [32]

Весь текст манифеста указывает на понимание герба империи как собственного герба монарха, когда включение герба Державного ордена в его состав было простым отражением личных прав Павла.[139]

Эти права он, однако, разделял с семьей. Еще в 1797 году «Учреждение об Императорской фамилии» установило, что государственный герб «принадлежит» не только государю и его супруге, но и династии в лице великих князей, княгинь и княжен. Строго говоря, это означало, что членам правящего дома не полагалось иметь свои собственные гербы, но взамен они приобретали привилегию пользоваться гербом императора как своим собственным. Юридически великие князья в качестве гербовладельцев представляли не себя, а императора. Подобное геральдическое представительство одного лица другими широко практиковалось в Европе задолго до проникновения гербовой традиции в Россию, хотя полной аналогии узаконению Павла на Западе не существовало.[140] Поэтому в пору его правления магистерский крест мог появляться и в гербах его детей. Появился он и в гербе незаконной дочери Павла I Марфы Мусиной-Юрьевой (правда, на этот раз герб империи был «расчетверен» с частью иного герба и выглядел скорее знаком высочайшего покровительства, нежели обозначением владетельного происхождения).[141] Безусловно, все это отнюдь не означало некоего родового, династического права на магистерство или на какой-либо иной орденский статус.

Как известно, 20 апреля 1801 года, через месяц с небольшим после убийства отца, Александр I исключил коронованный мальтийский крест из государственного герба.[142] Этот акт традиционно рассматривается как симптом высочайшего недружелюбия к Державному ордену. В действительности же реформа была закономерным последствием разделения императорского и магистерского достоинств в момент гибели Павла I.[143]

Вместе с гербом империи, согласно «Учреждению об императорской фамилии», автоматически переменились и гербы великих князей.

Несколько мальтийских крестов осталось в гербах, пожалованных Павлом I, а затем Александром I подданным и городам своей империи.[144] Нет оснований толковать это как признак поглощения Ордена Россией, как и в предыдущих случаях. Такие пожалования были не только императорскими «милостями», но и знаками личного благоволения Павла, поэтому они вполне оправданно отражали орденский статус монарха наряду с российским. Даруя гербовые «аугментации» подданным, Павел действовал в обеих юрисдикциях, хотя фиксация и происходила только в одной — имперской. Александр же, утверждая «русско-мальтийские» гербы графов Орловых-Денисовых (в 1807 году), баронов Ралей и Роговиковых (в 1816 году), лишь давал геральдическое подкрепление титулам, которые в свое время пожаловал его отец. Оформляя после гибели Павла такие пожалования, Герольдия просто следовала существовавшим прецедентам.

В 1810–1817 годах последовало уничтожение Российских великих приоратов, но кавалеры по-прежнему могли носить знаки Ордена и помещать их в гербах.[145] Из числа замечательных памятников, запечатлевших эту практику, стоит упомянуть геральдический декор гробницы князя М. И. Кутузова-Смоленского в Казанском соборе Санкт-Петербурга, с кавалерским крестом за щитом герба и орденским знаком. Ношение орденских знаков было воспрещено в 1817 году только тем, кто претендовал на вступление в российскую приоратскую структуру Ордена после того, как она была истреблена указами о конфискации 1810 и 1811 годов. Дети Павла I, в том числе императоры Александр I и Николай I, до конца жизни оставались рыцарями Большого креста Державного ордена. Любопытно, что их гербы, украшенные мальтийскими орденскими знаками, включая кресты за щитом, сохранились за пределами России — в Риддарсхольмской церкви Ордена Серафимов в Стокгольме.[146]

Изредка госпитальерская тема возникала в отечественной геральдике и после эпохи Павла I, но, как правило, в знак воспоминания о нем, о его милостях, его правлении (герб Голенищевых-Кутузовых-Толстых, проект нового герба Гатчины и т. д.).[147]

Устойчивые традиции геральдического сосуществования Ордена и империи так и не сложились. Государственный надзор за употреблением орденских знаков в гербах в России не был принят. Никакого узаконения о гербовых правах Российских приоратов не устанавливалось. Имперские геральдические власти не справлялись с упорядочением отечественных дел, а вмешиваться в орденские делопроизводство и практику они к тому же не имели права.[148] Между тем геральдическая жизнь внутри Державного ордена всегда руководствовалась не столько писаными нормами, сколько живыми обычаями.

Относительная бедность русской геральдики и недолговечность ее связей с Орденом не позволили появиться на свет таким специфическим гербовым формам, как, например, принятые в Богемском Великом приорате «мальтийские» нашлемники. В целом орденская геральдика в России предстает перед историком чрезвычайно дробной, неоднородной, полной неожиданностей. Тем большее значение имеет исследование каждого отдельного памятника, дошедшего до сего дня.

Р. Р. Гафифуллин Об иконе Филермской Богоматери