Император Павел I. Жизнь и царствование - [75]

Столь позорное угрызение сердец было во обоих нас братьях почти при всяком съезде, по беспредельной нашей подданнической верности и преданности к Вашему Императорскому Величеству, сильнейшим возбуждением на размышление к спознанию причин: от чего бы народ, просвещенный христианским законом, и оказующий в военных случаях похвальную храбрость и мужество, мог весь без изъятия ввергаться в такие порабощеннейшие клятвопреступления? Чем бы оное отвратить, и чем утвердить надежнейшую безопасность Вашему Императорскому Величеству и Высокому Наследию на все времена, и чем же привлечь искреннейшую верность и любовь всех подданных к Государям Нашим?

Сколько мы оба ни напрягали к оному всех наших сил и лучшего разумения, но по всему нашему чистосердечию не могли мы приобрести других о том вероятнейших опознаний, кроме сих:

В Российской Империи издревле окорененных не только общих обычаев, ниже и из самих тех законов, которые приемлются во всех благоустроенных государствах фундаментальными законами и вернейшею твердостью держав, ни единой почти не остался, в святой неприкосновенности, но все они без изъятия свержены под самовластие не только Самодержавцев, да и попраны под ноги злонамеренных людей, достигающих к похищению государских доверенностей на самовластное употребление, от чего Российские сыны не имели уже в общем государственном благосостоянии ни какого с Государями союза, и пребывая во всегдашнем трепете, не только о своих всех собственностях, да и о себе самих остаются при несчастливых свержениях Государей все без изъятия в недействиях к соблюдению присяг своих, ласкаясь единственно, не может ли при новых переменах произойти чего лучшего к твердости Отечества и к вернейшей безопасности собственностям и безвинностям каждого, а потому на возвращение Российских подданных к соблюдению при всяких случаях данных Государям своих присяг, и к привлечению всех их в искреннейшую подданическую верность и любовь к Вашему Величеству, не находили мы, по всему нашему к Вам чистосердечию, других способов, кроме, чтоб в общем на всегда благосостоянии государства связать всех подданных с Государем неразрывным узлом утвержденных государственных фундаментальных прав и формы правления, не подвержением их к переменам и отрешением ни какому самовластию, дабы таковым союзным сопряжением Государя со всею Империею, весь народ по внутреннему уверению каждого в себе, не имел уже причины ожидать в новых переменах лучшего, но был бы всегда готов защищать жизнью своею того Государя, под владением которого сохраняются во всей целости государственные фундаментальные законы и форма правления, под сенью коих соблюдались общее благо, верность и безопасность каждого подданного.

На сем единственном предположении, возбуждаемом чистейшею верностью к Вашему Императорскому Величеству, подданническою преданностью и усердием, покойный брат мой составлял то сочинение, да и я прибавление к оному, которые учредил я поднести в свое время Вашему Императорскому Величеству; но и с тем совсем не мог я еще освободиться от прежнего меня государственным стыдом угрызения, для того принужден стал пойти в дальнейшие размышления, предписуемые душе моей самою чистейшею подданническою, верностью и усердием к Государям, и составил еще для поднесения к Стопам Вашего Величества в надлежащее время два сочинения: одно под № 1, из которого не может ли быть что угодно при законном вступления Вашем на Престол ознаменовать о Государственных Ваших примечаниях, приобретших с возрастом лет Ваших, и о предположении намерения о Царствовании Вашем со увещанием развратившихся из благонравия исправиться; а под № 2 — есть ли соизволите Всемилостивейше пожаловать Отечество утвердительными какими формою государственного правления и фундаментальными непременными правами, то не может ли к оному благословенному начинанию удостоиться что либо из того ко Всемилостивейшему Вашему употреблению.

Я не могу не признаться, что как в сих двух поднесениях, так и в прибавлении моем к сочинению брата моего, распространился я на некоторые предметы не совсем пристойные в помещенные им места: но; оное произошло единственно из жарчайшего моего усердия, что бы при начальном Вашем восцарствовании не прокралось от Монаршего сведения ни чего из того, что мне воображалось потребным к истинной Славе Величайшему в свете Государю, к твердейшей Ему и Наследию Его на все времена безопасности их совершенному на всегда союзному благосостоянию Государя и Отечества. Что же тут не могло входить ни какое собственное мое пристрастие, в том засвидетельствоваться не зазирает меня совесть сим, что проживши я 65 лет и разрушившись увечною болезнью во всем моем телесном составе, не могу иметь уже я нужды для себя ни в чем другом, кроме могилы, и чтоб войти в нее с тем сладостным душевным последним утешением, что я тому моему Государю, которому предан был вернейшим и непорочнейшим сердцем, принес все то, что душа моя поставляла вернейшими способами к возведению истинной славы на самую вышнюю степень Государя моего и отечества и на обоюдное их утверждение ко всей безопасности на все времена.