Император Павел I. Жизнь и царствование - [62]

В это время уже начались неприязненные действия России против Англии: 28 октября граф Ростопчин, по повелению императора, объявил о наложении эмбарго на английские суда, находившиеся в русских портах, в отплату англичанам за захват Мальты, и начались деятельные приготовления России к войне с Англией. Случайно заболел в это время президент адмиралтейств-коллегии, граф Кушелев, и Рибас должен был, вместо него, докладывать дела императору. Ловкость докладчика, его уверенность в счастливом исходе войны и сделанные им предположения об обороне Кронштадта очень понравились Павлу, и он тотчас же начал оказывать ему благоволение; говорили, что коварный Рибас, польщенный этим, думал уже открыть императору планы заговорщиков. Случилось, однако, что Рибас внезапно заболел и скоро умер: есть известие, что ему подано было «по ошибке» вредное лекарство. Панин лично безотлучно дежурил при больном, чтобы не дать ему проговориться даже на исповеди. Панин уже лишился тогда вице-канцлерского места и был назначен в сенаторы, но около 20 декабря вызвал на себя по ничтожному поводу неудовольствие государя и был выслан в подмосковную деревню. Незадолго до своей опалы он несколько раз виделся с великим князем Александром, встречаясь с ним в бане, и убеждал его принять на себя бремя правления, но великий князь отвергал это предложение. После удаления Панина главой заговора сделался граф Пален, давший ему другое направление.

4 декабря между Россиею и Швециею заключен был союз против Англии, которым ограждалась свобода морской торговли, а затем к этому союзу приступили Пруссия и Дания. Союз России с Францией был также обеспечен, так что против Англии составилась грозная, еще невиданная коалиция морских держав. Король шведский прибыл в Петербург, чтобы личным свиданием с государем изгладить старые недоразумения, — но тщеславный я упорный нрав его привел к новому охлаждению к нему Павла. Император встретил короля с большим почетом и с выражениями полной дружбы, но король поступал так неосторожно, что Павел часто чувствовал себя оскорбленным и стал питать отвращение к своему гостю. Однажды, увидев в балете красные шапочки на танцовщицах, король сказал, что эти шапки якобинцев. «Может быть», ответил сухо император, «но у меня их нет». В другой раз Густав-Адольф пригласил Павла приехать в Швецию, обещая ему показать свою гвардию и выражая этим сомнение на счет великого совершенства русских гвардейцев. Слова эти», говорит современник, «тем более возмутили Павла, что король, в глазах императора, был ничтожный королек, а этим предложением он ставил себя наравне с ним; всемогущим самодержцем всея России». Когда во время церемониального марша император, во главе войск, лично отдал честь высокому гостю, гость этот ответил только легким наклонением головы. Король, наконец, не принял официального письма императора, потому что в титуле был пропущен титул его «норвежского наследника». Тем не менее Павел Петрович дружелюбно расстался с королем и на другой день пред самым его отъездом, послал к нему графа Ростопчина просить орден Серафимов для своего обер-шталмейстера, графа Кутайсова. Король отказал под тем предлогом, что Кутайсов еще не имеет ордена св. Андрея. Тогда император, в высшей степени разгневанный этим отказом, в ту же минуту велел возвратиться Придворной кухне и свите, назначенной провожать короля до границы, так что без помощи одного финского священника король и его двор не имели бы пропитания; вместе с тем, Павел, чтобы загладить обиду, которую осмелились нанести его любимцу, поспешил тотчас наградить его орденом св. Андрея; Союз со Швецией тем не менее остался в силе. Кронштадт приготовлялся к обороне, поспешно собирались отпускные офицеры балтийского флота, для защиты берегов собрана была армия; приняты были меры даже для обороны Соловков. Желая, вместе с тем, «атаковать англичан там, где удар им может быть чувствительнее и где меньше ожидают», император, с одной стороны, просил первого консула сделать диверсию нападением на берега Англии, а с другой — 12 января 1800 г. дал приказание атаману войска донского Орлову двинуться с донскими полками в поход на Индию. Казаки, исполняя приказ государя, 27 февраля тронулись в путь, но 18 марта успели только переправиться чрез Волгу и вслед за тем получили известие о кончине императора. Нет сомнения, что поход этот, мало обдуманный и вовсе неподготовленный, не привел бы к желаемой цели, так как неизвестна была даже дорога в Индию, но та же неизвестность царила и в Англии относительно возможности этой экспедиции, тем более, что одновременно с вестью о ней там узнали о расширении пределов России за Кавказом: 18 января 1801 г., по завещанию последнего грузинского царя Георгия, совершилось добровольное присоединение к России Грузии. Все это произвело в Англии сильное впечатление, особенно в торговых сферах Лишь один Лондонский кабинет, ко всеобщему удивлению, сохранял видимое спокойствие и только в конце февраля 1801 г. отправил в Балтийское море эскадру, под начальством Нельсона. Это спокойствие впоследствии объясняли тем, что в Лондоне не только знали о готовящемся заговоре на жизнь императора Павла, но даже способствовали успехам заговора деньгами. Многие современники (напр., брат фаворитки, кн. Лопухин) были убеждены в этом, но разумеется документальных данных отыскать нельзя, тем более, что о секретных делах в Англии министры, даже при смене, передавали друг другу на словах. Лопухин, сестра которого была замужем за сыном Ольги Александровны Жеребцовой, утвердительно говорил, что Жеребцова получила в Англии уже после кончины Павла 2 миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе. Спрашивается, какие же суммы были переданы в Россию ранее? Питт, стоявший тогда во главе английского министерства, никогда не отказывал в субсидиях на выгодные для Англии дела на континенте, а Наполеон, имевший бесспорно хорошие сведения, успех договора на жизнь императора Павла прямо объяснял действием английского золота. Как бы то не было, участие Англии в заговоре — вопрос пока открытый, хотя несомненно интересы ее и заговорщиков были в данном случае тождественны, а отсутствие английского посла при русском дворе вознаграждалось существованием в Петербурге тайных английских агентов, в том числе Жеребцовой. Эта дама, известная своим легкомысленным поведением, по смерти Павла жила некоторое время в Лондоне, была любовницей короля Георга и привезла с собою в Россию сына, по фамилии Норд, выдавая его за сына короля Георга.