Император Павел I. Жизнь и царствование - [47]

Посольство Репнина в Пруссию не имело успеха. Там, по кончине 6 ноября 1797 г. короля Фридриха-Вильгельма II, молодой король Фридрих-Вильгельм III вполне подчинился влиянию министра Гаугвица и не хотел ни связывать себя обязательствами по отношению к Австрии, ни вступать в какой либо союз против Франции. «Не нахожу нужным ходить за берлинским двором и вызывать его на трактат», отвечал Павел на донесение Репнина: «сей двор нашел бы сам теснейшим сближением со мною свои выгоды и безопасность, но как коварный министр короля прусского умел затмить своего государя, то и не остается мне ничего делать после всего, что мною предпринято было». Зато в Австрии спешили воспользоваться благоприятным настроением Павла Петровича — для того, чтобы союз оборонительный против Франции превратить в наступательный. Цель эта была достигнута тем легче, что французы сами вызывали в это время Павла Петровича на неприязненные действия. Морские приготовления французов разрешились в это время неожиданной экспедицией генерала Бонапарта в Египет. На пути туда, Бонапарт внезапно появился перед Мальтой, и великий магистр ордена Гомпеш сдал ему весь остров, с его неприступными укреплениями и богатыми запасами. Французы выслали тогда русского посланника при мальтийском ордене и объявили жителям Мальты и Ионических островов, что всякий русский корабль, появившийся у их берега, будет потоплен. Император Павел был глубоко оскорблен этими поступками французов и обещал венскому двору полную свою поддержку в случае разрыва с Франциею. Черноморская эскадра адмирала Ушакова получила приказание двинуться к Босфору для совместного действия с турецким флотом против французов, и, наконец, 18 июля 1798 г., повелено было 16-тысячному корпусу Розенберга собраться у Брест-Литовска для движения на помощь Австрии; тогда же все войска, находившиеся на западной границе империи, поставлены были на военное положение, чтобы не только охранять спокойствие в новоприсоединенных польских областях, но и «удерживать короля прусского в нейтралитете и совершенно в пассивном положении». Венский двор был в восторге, и император Франц собственноручным письмом выразил свою благодарность государю; тогда же, через князя Репнина, положено было начало формальным переговорам о браке великой княжны Александры Павловны с одним из австрийских эрцгерцогов. Большое участие в дальнейших переговорах венского двора с петербургским стал принимать с этого времени находившийся на австрийской службе родной брат императрицы Марии Феодоровны, принц Фердинанд виртембергский. В то же время совершилось важное событие, окончательно привязавшее императора Павла к мальтийскому ордену: сановники и кавалеры российского приорства, собравшись в Петербурге, торжественным актом от 15 августа, признали Гомпеша виновным в «глупейшей беспечности» (de la plus stupide négligence) или соучастником измены, объявили его низложенным и просили императора Павла принять мальтийский орден под свое державство. Император Павел изъявил на это свое согласие и манифестом от 30 августа 1798 г. дал торжественный обет сохранить свято все учреждения ордена, ограждать его преимущества и стараться всеми силами поставить его на ту высшую степень, на которой он некогда находился. Наконец 2 ноября 1798 г. он возложил на себя звание великого магистра ордена и вслед затем предался его делам со всем жаром пылкой своей души. Казалось, он стремился слить звание великого магистра с высоким саном русского императора, чтобы тем самым придать мальтийскому ордену, отживавшему свой век, новое значение и, вместе с тем, усвоить русскому государю обязанность быть олицетворением средневековых традиций ордена. Мальтийский крест помещен был в государственный герб и в арматуру гвардейских полков; кроме российского католического приорства учреждено было еще новое, греко-российское, которое также состояло из значительного количества командорств, приносивших определенные пожизненные доходы. Мальтийский крест жалуем был за заслуги наравне с российскими орденами. Странное зрелище представлял тогда мальтийский орден, долженствовавший служить опорой дворянства и католицизма и имевший своим главою и покровителем русского православного монарха, объявившего себя врагом исключительных сословных привилегий и незадолго перед тем отвечавшего папе на его требование о восстановлении нарушенных прав католического духовенства в России: «напрасно он сим занимается!» Павла прельщал в мальтийском ордене его традиционный рыцарский характер и его мистически-религиозное направление, так отвечавшее его собственному религиозному мировоззрению.

В личной жизни императора Павла происходила в описываемый период времени тяжелая драма. Павел Петрович всегда был ревностным христианином и нежным отцом и супругом. Влияние Нелидовой на его ум и характер имело чисто нравственную основу, и это было признано самою императрицею Марией Феодоровною, сделавшейся другом и покровительницей фрейлины, возбуждавшей прежде ее негодование. И Мария Феодоровна, и Нелидова, знати недостатки Павла и, по-своему желая ему добра, действовали совместно, чтобы предохранять его от возможных увлечений, от последствий его гнева и раздражительности. Но за два года царствования Павла обнаружилось, что в образе действий охранявших его подруг была существенная разница. Нелидова в своих отношениях к Павлу не преследовала никаких личных целей, не навязывала ему никаких своих взглядов и симпатий, тогда как императрица Мария, ограничивая свою деятельность внешним образом делами благотворения, тем не менее ярко выражала свою личность и в вопросах, касавшихся внутренней и внешней политики государства. Прежде всего, императрица обнаруживала слишком живое участие к делам многочисленной немецкой своей родни, в особенности к судьбе своих братьев, не отличавшихся, в большинстве случаев, высокими нравственными качествами; вместе с тем, при каждом представлявшемся случае, она не умела скрыть своих симпатий к Пруссии. Приближая к себе французских эмигрантов из сочувствия к легитимному принципу, императрица Мария в то же время покровительствовала и католическому духовенству, если интересы его связаны были с интересами эмигрантов; но в особенности любила императрица выдвигать различных немецких выходцев, оценивая вместе с ними политическое положение по преимуществу с немецкой точки зрения. В делах политических Мария Феодоровна ошибочно давала также место мелочным соображениям семейного характера, не всегда имевшим связь с общими политическими интересами России. Во внутреннем управлении империей императрица вполне доверялась искусству братьев Куракиных и хотя ласкала князя Безбородко и уважала его опытность, но не питала сочувствия его политическому миросозерцанию, сложившемуся в школе Екатерины. Вообще в действиях императрицы, уже прославившейся своими благотворениями, заметна была мелочность побуждений, стремление внести в государственные дела соображения семейного или сентиментально-нравственного характера. При этом императрица, подобно своему супругу, усвоила себе ложные понятия об этикете, возбуждая против себя иногда преувеличенные обвинения в гордости и тщеславии. Нелидова, будучи подругой Марии Феодоровны, действовала сообразно с ее взглядами и своим влиянием на Павла Петровича пользовалась иногда для достижения ее целей. В сущности эта невыгодная сторона влияния обеих подруг на императора уравновешивалась до некоторой степени тем нравственным равновесием, которое, благодаря им, поддерживалось во впечатлительной душе государя, столь доступного посторонним внушениям и действовавшего часто под влиянием первой минуты. Всегда простосердечный, искренний, государь искал искренности и в других, и дружба его к Нелидовой, при его годами воспитанной подозрительности и мнительности, была для него нравственной опорой и утешением, так как в ней он видел единственного человека, глубоко и, притом, совершенно бескорыстно ему преданного. Этим доверием Павла Петровича лично к Нелидовой и объясняется относительная продолжительность влияния на него императрицы, хотя он знал все слабые ее стороны и умел, когда считал это нужным, противодействовать ее вмешательству в дела даже в резкой и иногда оригинальной форме: однажды он даже приказал арестовать императрицу, когда она, видя, что лично император наказывал неисправного часового, бросилась к государю, ходатайствуя о помиловании. На постоянное заступничество Нелидовой за императрицу, ее единодушие с ней, подрывали доверие к ней государя, и холодность его к императрице начинала постепенно отражаться на его отношениях и к ее подруге. Этим обстоятельством спешили воспользоваться люди, старавшиеся подчинить государя собственному своему влиянию.