Император Павел I. Жизнь и царствование - [4]
В обществе нянь и мамушек Павел с раннего детства научился живому русскому языку, но здоровье его, вообще слабое, несомненно пострадало еще более от недостатка попечительного надзора, хотя доктора, по приказанию императрицы, навещали его ежедневно. Рассказы суеверных женщин о домовых и привидениях расстроили воображение впечатлительного ребенка, а нервы его так расстроились, что он прятался под стол при сколько-нибудь сильном хлопанье дверьми. Дошло до того, что Павел трясся даже тогда, когда приходила его навещать бабушка, императрица: несомненно, что нянюшки передали ему страх свой пред государыней, и страх этот был так силен, что Елисавета вынуждена была навещать внука лишь изредка. Обучать грамоте Павла начали с 1758 г., когда назначен был к нему воспитателем Федор Дмитриевич Бехтеев; тогда же четырехлетнего Павла одели в модное платье и надели на него парик, предварительно окропленный няней святою водою. Павел однако продолжал оставаться в женском обществе до назначения воспитателем генерал-поручика и действительного камергера Никиты Ивановича Панина, который постепенно отстранил женщин от своего воспитанника. Совершенно «отлучены были бабы от великого князя», лишь после смерти императрицы Елисаветы, в 1762 г., когда они получили пенсию и, после этого, только три — четыре раза в год являлись к Павлу с поздравлениями. По рассказу самого Павла Петровича, ему до слез было жаль расставаться с привычным для него обществом нянь и бедных дворян, призывавшихся обедать к нему, и очутиться вдруг среди степенных «кавалеров», которыми окружил его Панин.[8]
По вступлении своем на престол он с благодарностью вспомнил своих «простонародных» воспитательниц и собеседников, оставшихся еще в живых, и щедро наградил их. Слезы малолетнего великого князя и благодарность императора доказывают, что нянюшки оставили в Павле Петровиче доброе по себе воспоминание: несомненно, что именно они прежде всего заронили в нем навсегда искреннее благочестие и любовь в русскому народу.
Из рук нянюшек цесаревич перешел затем в руки русских «европейцев».
Новый воспитатель Павла, прежде всего, извлек его из душной комнаты, из общества нянюшек, на широкую придворную сцену: едва исполнилось малолетнему великому князю шесть лет, как ему начали представлять иностранных посланников на торжественных аудиенциях, его стали водить на придворные спектакли и обеды. Эта внезапная перемена в образе жизни великого князя объясняется ходившими в то время правдоподобными слухами, что Елисавета Петровна предполагала объявить Павла Петровича своим наследником, лишить престолонаследия отца его, великого князя Петра Федоровича, и назначить мать регентшей; сам Никита Иванович Панин сообщал об этом Екатерине незадолго до кончины императрицы Елисаветы. Имя Павла делается к этому времени орудием в руках политических интриганов, прежде всего, самого Панина. Интриги придворных помешали императрице осуществить свое намерение, на смертном одре она просила Петра Федоровича доказать свою признательность любовью к сыну своему.
Новый император пожаловал сыну лишь титул цесаревича, что, быть может, в глазах Петра, равнялось объявлению его наследником, вопреки мнению сторонников Екатерины и ее самой, находивших полезным даже видеть в этом пожаловании признак устранения Павла от наследства.[9] В течение кратковременного своего царствования Петр III во всяком случае мало интересовался сыном, если даже не придавать полной веры словам Екатерины, что она «с сыном видела себя в гонении и почти крайнем отдалении от императорской фамилии». Ребенок однако любил отца; мало того, в нем начали обнаруживаться некоторые свойства Петра, а не Екатерины; еще более, материнские чувства Екатерины скоро не принадлежали уже ему безраздельно… Ребенок не мог понять, что отец видел в нем одно время соперника во власти, и не мог предвидеть, что он будет им также и в глазах матери. В день низложения Петра III с престола и объявления Екатерины II самодержавной императрицей, 27-го июня 1762 г., Павел Петрович перевезен был Паниным из Летнего в Зимний дворец и вскоре затем, чрез несколько дней, услышал о кончине отца: лишь долго спустя мог он узнать, что до самого дня восшествия своего на престол Екатерина не была вполне уверена в том, что она будет провозглашена самодержицей, а не регентшей только на время несовершеннолетия своего сына, на чем особенно настаивал воспитатель Павла, Никита Иванович Панин, надеявшийся играть в этом случае первенствующую роль в управлении государством. Манифестом Екатерины Павел был объявлен лишь ее наследником, и это объявление всеми принято было с восторгом: в Павле народ видел правнука Петра В., а в Екатерине, едва начинавшей свою государственную деятельность, — лишь только мать его. Когда, чрез месяц, во время коронации Екатерины в августе 1762 г., Павел заболел в Москве, весть о том произвела на всех тяжелое впечатление; зато и выздоровление его всех обрадовало до крайности. С своей стороны, Павел Петрович, с детства проявлявший добрые свойства ума и характера, как только стал оправляться после болезни, просил императрицу, быть может не без влияния воспитателя, стремившего сделать имя своего питомца народным, — учредить в Москве больницу для бедных; императрица исполнила его желание и приказала назвать ее, в честь сына, Павловскою.
