Император Павел I. Жизнь и царствование - [3]

.

I. Павел Петрович — великий князь.

Глава I

Рождение великого князя Павла. — Первоначальное его воспитание. — Граф Никита Иванович Панин. — Роль императрицы Екатерины II в воспитании сына. — Совершеннолетие Павла Петровича и политическое его значение. — Два брака. — Путешествие за границу. — Семейные отношения и жизнь в Гатчине. — Политическое миросозерцание Павла Петровича. — Кто «виноват»? — Последние годы царствования императрицы Екатерины.

Император Павел Петрович родился 20 сентября 1754 г. от брака наследника русского престола, великого князя Петра Феодоровича, с великой княгиней Екатериной Алексеевной. Рождение царственного младенца обрадовало бабушку его, императрицу Елисавету Петровну, и всю Россию, дотоле долго и напрасно ждавшую упрочения престолонаследия в роде Петра Великого: казалось, что наступил конец дворцовым и военным переворотам, наполнявшим собою историю России после Петра, и что самодержавная власть перестанет наконец быть орудием вожделений высшего русского дворянства и всякого рода иностранцев. Императрица, по духу своему чисто — русская, желала, чтобы новорожденный и единственный внук ее получил русское воспитание, вне иностранных влияний, и поэтому взяла его, с первого же дня, на свое попечение, устранив от него родителей, в которым она не чувствовала доверия. Великий князь Петр Федорович с ничтожными умственными и нравственными задатками соединял в себе любовь ко всему немецкому, и судьбы родной Голштинии, которой он был герцогом, были для него дороже интересов великой империи, смотревшей на него, как на будущего своего монарха. Мать Павла, будущая императрица Екатерина Вторая, также не пользовалась полным доверием императрицы Елисаветы: тонкий ум 25-летней великой княгини, ее широкое образование, неоднократно проявлявшийся в ней интерес в государственным делам, даже отталкивали от нее императрицу, давая ей поводы подозревать в своей невестке скорее склонность в политическим интригам, чем способность в воспитанию детей. Императрица не пощадила в этом случае даже естественных чувств матери и действовала в этом смысле, с непривычною для нее сухостью, тотчас по рождении младенца — внука. «Только что спеленали его», — рассказывает сама Екатерина в своих «Записках», — «как явился, по приказанию императрицы, ее духовник и нарек ребенку имя Павла[4], после чего императрица тотчас велела повивальной бабушке взять его и нести за собою, а я осталась на родильной постели… Я и без того заливалась слезами с той самой минуты, как родила. Меня особенно огорчало то, что меня совершенно бросили. После тяжелых и болезненных усилий я оставалась решительно без призору, между дверями и окнами, плохо затворявшимися… Такое забвение или небрежность, конечно, не могли быть мне лестны. В городе и империи была великая радость по случаю этого события. На другой день я начала чувствовать нестерпимую ревматическую боль, начиная от бедра вдоль голени и в левой ноге. Боль эта не давала мне спать, и сверх того со мною сделалась сильная лихорадка; но, не смотря на то, я и в тот день не удостоилась большого внимания. Впрочем великий князь на минуту явился в моей комнате и потом ушел, сказав, что ему некогда больше оставаться. Лежа в постели, я беспрерывно плакала и стонала; в комнате была одна только Владиславова (камер-фрау); в душе она жалела обо мне, но ей нечем было помочь. Да я и не любила, чтобы обо мне жалели, и сама не любила жаловаться: я имела слишком гордую душу, и одна мысль быть несчастной была для меня невыносима; до сих пор я делала все, что могла, чтобы не казаться таковой… Наконец великий князь соскучился по моим фрейлинам, по вечерам ему не за кем было волочиться, и потому он предложил проводить вечера у меня в комнате. Тут он начал ухаживать за графиней Елизаветой Воронцовой, которая, как нарочно, была хуже всех лицом»[5].

Крещение Павла Петровича совершено было 25 сентября. Россия, подобно императрице, была обрадована рождением младенца, правнука Петра В., и целый год тянулись по этому случаю праздники всякого рода при дворе и у знатных лиц. Свою благодарность матери новорожденного императрица выразила тем, что после крестин сама принесла ей на золотом блюде указ Кабинету о выдаче ей 100 000 р., но увидеть сына в первый раз после родов разрешено было великой княгине только чрез шесть недель, когда она принимала очистительную молитву: тогда Елисавета Петровна во второй раз пришла в ней в комнату и велела принести в ней Павла. В третий раз показан был Павел матери, по ее просьбе, лишь весною 1755 г., по случаю отъезда великокняжеской четы в Ораниенбаум. Великий князь Петр Феодорович в рождению сына отнесся совершенно равнодушно.

Первоначальная семейная обстановка жизни великого князя Павла была таким образом решена: баловень самодержавной бабушки, встреченный при появлении своем на свет слезами гениальной матери и равнодушием ничтожного отца, должен был долгое время расти и развиваться на попечении мамушек и нянюшек, которым поручила его придерживавшаяся старозаветных русских традиций государыня. Павла Петровича, как помещичьего сынка, сдали постепенно на руки невежественной женской дворне, со страхом заботившейся лишь о том, чтобы беречь и холить барское дитя, оставшееся без родительской ласки и призора. «Я должна была — пишет Екатерина, — лишь украдкой наведываться о его здоровье, ибо просто послать спросить о нем значило бы усомниться в попечениях императрицы и могло быть очень дурно принято. Она поместила его у себя в комнате и прибегала к нему на каждый его крик: его буквально душили излишними заботами. Он лежал в чрезвычайно жаркой комнате, во фланелевых пеленках, в кроватке, обитой мехом черных лисиц; его покрывали одеялом из атласного тика на вате, а сверх того еще одеялом из розового бархата, подбитого мехом черных лисиц. После я сама много раз видала его укутанным таким образом; пот тек у него с лица и по всему телу, вследствие чего когда он вырос, то простуживался и заболевал от малейшего ветра. Кроме того, к нему приставили множество бестолковых старух и мамушек, которые своим излишним и неуместным усердием причинили ему несравненно больше зла, физического и нравственного, чем добра»