– Нет, нет, ты была там, я узнал тебя. Да ты не бойся: тебя я не выдам. А хорошо, что ты улизнуть тогда успела!.. Иначе плохо пришлось бы тебе.
– Коли ты узнал, таиться не буду; правда, я тогда нечаянно попала в графские хоромы и жениху, князю Ивану, судьбу его гадала.
– И князь Никита Трубецкой подучил тебя попугать Ивана Долгорукова, про казнь ему сказать. Ведь так?
– Не знаю, с чего ты, господин, князя Никиту припутал. Он ничему меня не подучал, а если я молвила Ивану Долгорукову, что его ждет казнь лютая, то от этих слов я и теперь не отступаюсь. Недаром меня колдуньей называют. Слова мои вещие: они сбудутся, не минуются.
Пока Храпунов говорил со старухой, Маруся ушла за перегородку и скоро вышла оттуда в совершенно другом наряде: на ней был надет белый глазетовый сарафан, тонкой кисеи рубашка облегала ее чудный стан, длинные волосы были распущены и лежали пышными прядями на плечах. Она тихо подошла к Левушке и, положив ему руку на плечо, с улыбкою проговорила:
– Русалка пришла за тобою… хочет вести тебя в подводное царство.
Храпунов обернулся, и крик восторга вырвался у него. В этом наряде Маруся была похожа не на русалку, а на чудное, неземное существо.
X
Храпунов стал бывать в хибарке Марины чуть не каждый день, так как страстно увлекся ее чудной внучкой. В Марусе было много таинственного, непонятного; по красоте и нежности своего лица, по обхождению и разговору она вовсе не походила на простую девушку; по всему видно было, что ее отец и мать были не простыми людьми.
Сама Маруся ничего не знала о своем происхождении, и хотя много раз спрашивала об этом у Марины, но последняя отвечала уклончиво и лишь однажды сказала:
– Придет время, узнаешь. Все узнаешь.
– Да когда же, бабушка, придет это время?
– Теперь скоро придет, внучка милая, потерпи.
– Об одном хоть скажи, бабушка: живы ли мои отец с матерью?
– Отец жив, а мать… давно умерла, – отрывисто ответила Марина и стала кутаться в свои лохмотья, приготовляясь уйти.
– Но скажи мне, по крайней мере, как звали мою мать? Я стану молиться за ее душу.
– Ее звали так же, как и тебя, то есть Марьей.
– А как зовут моего отца? Хотя я и не знаю его, ни разу не видала, а все же, по Божьему закону, должна о здравии отцовском молиться.
– Это я тебе не скажу, Маруся, да и молиться за него нечего: он не стоит твоей молитвы, не стоит, – сурово проговорила старая Марина. – Он – знатный, важный барин, но злой и нехороший. Он бросил, совсем забыл о тебе. У него есть другие дочери, тех он любит. Да, да, он злой, сам знатен и богат, живет в палатах каменных, что дворец, а свою дочь – тебя, Маруся, – заставил жить в лачуге.
– Но за что же отец не любит меня? Что я сделала ему? Ведь он меня не знает, как и я его.
Крупные слезы блеснули на красивых глазах Маруси.
– Придет время, все, все узнаешь.
– Бабушка, теперь мне и горько и больно ждать!.. Лучше бы ты мне ничего не говорила.
– И не сказала бы, если бы ты с вопросами не пристала. Ну да полно говорить об этом!.. Лучше скажи мне про офицера, который так часто повадился к нам ходить.
– Что же про него мне говорить? – вся вспыхнув, ответила Маруся.
– Зачем он повадился ходить? Уж, конечно, не ради меня ходит он к нам, а ты пришлась ему по нраву. Влюбился он в тебя.
– Что же… пусть его.
– Сдается мне, внучка милая, что и ты его полюбила? – с улыбкой промолвила старая Марина.
– Не скажу, бабушка, что я Леонтия крепко полюбила, но все-таки он нравится мне, – откровенно призналась Маруся. – Он такой добрый, ласковый и собой пригожий. Нетрудно и полюбить такого молодца.
– Смотри, Маруся, берегись! Если офицер станет говорить, что любит тебя, – не верь его ласковым словам, не поддавайся. Лживы все молодцы – только и норовят, как бы честь девичью сгубить. А с этим Леонтием и еще осторожнее быть надо: недаром он с Долгоруковым Иваном дружит.
– Так что же?
– А то, что Долгоруковых как огня тебе бояться надо, они – наши злодеи. И твой Леонтий с ними заодно, их единомышленник. Не любить тебе бы его надо, а бояться. А если до любви у вас дошло, пусть Леонтий женится на тебе.
– Пара ли я ему, бабушка? Он – офицер, дворянин, а я – сиротинка безродная, – с глубоким вздохом промолвила красавица Маруся.
– Ты по своему роду, может, много выше его. Ну так вот помни мой сказ! Пойду я теперь, а ты, Маруся, смотри: придет твой офицер, подальше от него держись, много ему не доверяй.
– Эх, бабушка, плохо же ты меня знаешь! Себя я помню и честь свою я берегу.
Марина вышла из своей хибарки, Маруся проводила ее, а затем, заперев ворота, вернулась в горницу.
Начинало темнеть. Девушка зажгла ночник и села, пригорюнившись, к столу.
Невеселые, нерадостные мысли бродили у нее в голове. Слова «твой отец и знатный и богатый» запечатлелись у нее на сердце.
«Отец знатный, богатый… А кто же моя мать? Бабушка про то ничего не говорит. Только и сказала, что моя мать умерла и что звать ее Марьей. А кто была она – я не знаю… Надо непременно поразведать, поразузнать. Правда, бабушка обещала сказать, но когда скажет? Легко ли ждать? За отца мне молиться не велела. «Он, – говорит, – злой и немало тебе наделал зла». Какой же отец учинит зло родной дочери? Нет, думается мне, что все мои наряды идут от отца, да и едим и пьем мы сладко – тоже на отцовы деньги. Ведь бабушке взять негде; наверное, отец нам помогает».
