Император Николай II и заговор генералов - [117]

Что мы знаем о генерале Рузском? Он был главнокомандующим Северо-Западным фронтом до своей болезни. О нем пишет Брусилов: «Генерал Рузский, человек умный, знающий, решительный, очень самолюбивый, ловкий и старавшийся выставлять свои деяния в возможно лучшем свете, иногда в ущерб своим соседям, пользуясь их успехами, которые ему предвзято приписывались».

Пишет о нем и Воейков: «…генерал Рузский, будучи по болезни уволен с поста главнокомандующего Северо-Западным фронтом, сыпал с Кавказа (где лечился) телеграмму за телеграммой тому же Распутину, прося его молитв о возвращении его на этот фронт. Алексеев и Рузский терпеть не могли друг друга. Рузский критиковал Алексеева, когда тот был назначен на пост начальника штаба Государя.

Вел. кн. Андрей Владимирович пишет об этом: «Сегодня Кирилл был у Рузского, который прямо в отчаянии от назначения Алексеева начальником штаба при Государе. Руз

ский считает Алексеева виновником всех наших неудач, человеком неспособным командовать… Теперь же, в оправдание, он уже обвиняет войска в неустойчивости».

О Рузском пишет и Бубнов: «Потеряв надежду достигнуть Царского Села, Государь направился в ближайший к Царскому Селу Псков, где находилась штаб-квартира главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского. Этот болезненный, слабовольный и всегда мрачно настроенный генерал нарисовал Государю самую безотрадную картину положения в столице и выразил опасение за дух войск своего фронта по причине его близости к охваченной революцией столице… во всяком случае 1 марта войска Северного фронта далеко еще не были в таком состоянии, чтобы нельзя было бы сформировать из них вполне надежную крупную боевую часть, если и не для завладения столицей, то хотя бы для занятия Царского Села и вывоза Царской Семьи. Но у генерала Рузского воля, как и у большинства высших начальников, была подавлена»…

В общем, как совершенно правильно писал И. Солоневич, «на верхах армии была дыра». И в другом месте он же пишет: «…из всех слабых пунктов Российской Государственной конструкции верхи армии представляли самый слабый пункт. И все планы Государя Императора Николая Александровича сорвались именно на этом пункте» (И. Солоневич «Вел. фальш. февр.»).

Но эта «дыра», несмотря на нелюбовь друг к другу, очень быстро столковалась об отречении Государя. Это было только «техническим» выполнением давно подготовленного плана удаления Государя. Только думали тогда эти горе-генералы, что править Россией будут они с их друзьями Родзянко, Львовым и Гучковым. На самом деле вышло иначе.

В Пскове же происходило следующее. Дубенский («рамолик») просит своего бывшего сослуживца генерала Данилова повлиять на Рузского. «Я ничего не могу сделать, меня не послушают. Дело зашло слишком далеко», – ответил Юрий Никифирович. Дубенский не знал, что этот самый «Юрий Никифирович» терпеть не мог Государя, еще в бытность свою генерал-квартирмейстером Ставки при Николае Николаевиче считался «левым» и явно сочувствовал событиям в Петрограде. Дубенский дальше пишет: «Фраза “Надо сдаваться на милость победителя”, все уясняла и с несомненностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворот. Мы только недоумевали, когда же это произошло (подготовка шла больше года, а окончательное решение было принято, во время ночного разговора Алексеева с Родзянко с 28 февр. на 1-е марта. – В. К.).

Прошло менее двух суток, т. е. 28 февр. и день 1 марта, как Государь выехал из Ставки и там остался Его генерал-адъютант начальник штаба Алексеев и он знал зачем едет Царь в столицу, и оказывается, что все уже сейчас предрешено и другой генерал-адъютант Рузский признает “победителей” и советует “сдаваться на их милость”».

Да, Дубенский, как «рамолик» и «клеветник» на необыкновенно верных Государю генералов, этого понять не мог. Дубенский пишет дальше: «Чувство глубочайшего негодования, оскорбления испытывали все. Более быстрой, более сознательной предательской измены своему Государю представить себе трудно. Думать, что Его Величество сможет поколебать убеждения Рузского и найти в нем опору для своего противодействия начавшемуся уже перевороту, едва ли можно было. Ведь Государь очутился отрезанным от всех. Вблизи находились только войска Северного фронта, под командой того же генерала Рузского, признающего “победителей”.

Генерал-адъютант К.Д. Нилов был особенно возбужден, и когда я вошел к нему в купе, он задыхаясь говорил, что этого предателя Рузского надо арестовать и убить, что погибнет Государь и вся Россия. “Только самые решительные меры по отношению к Рузскому, может быть, “улучшили бы нашу участь, но на решительные действия Государь не пойдет”, – сказал Нилов. Он прерывающимся голосом стал говорить мне: “Царь не может согласиться на оставление трона. Это погубит всю Россию, всех нас, весь народ. Государь обязан противодействовать этой подлой измене Ставки и всех предателей генерал-адъютантов. Кучка людей не может этого делать. Есть люди, войска и не все предатели в России”».