Император Николай II и заговор генералов - [115]

Государь, под влиянием Алексеева и Рузского, послал Иванову телеграмму в 12 ч. 20 м. по полуночи на 2 марта: «Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада Мне ничего не предпринимать. Николай». Рузский и Ставка «в мгновение ока» стали телеграфировать в соответствующие инстанции для возвращения войск на фронт. Из Ставки Лукомский телеграфирует: «Вследствие невозможности продвижения эшелонов дальше Луги и Высочайшего соизволения вернуть войска обратно в Двинский район, не отправленные части не грузить, а находящиеся в пути задержать на больших станциях. Дополнительные указания посланы».

Упоминание о Луге – что-то в роде козыря для генералов-изменников. В Луге, дескать, фронтовые части «перешли на сторону народа». Никакого перехода не было, кроме мерзкого поступка Вороновича, бывшего пажа и бывшего офицера л. – гв. Конно-Гренадерского полка. Это тот самый, который писал в «Н.Р. С.» сантиментальные статейки о «белочках», «орешках» и «кошечках».

Я не буду долго и подробно останавливаться на этой гнусной истории, скажу только, что Воронович «перешел на сторону народа». В Луге находился он после какой-то контузии при какой-то странной части (Пункт слабосильных лошадей). «Доблестные герои бескровной революции», т. е. попросту распоясавшаяся солдатня уже успела убить начальника пункта генер. графа Менгдена и еще двух офицеров. В Луге никакой артиллерии не было, было бутафорское учебное орудие. Так вот Воронович совместно с каким-то Временным комитетом (завоевание революции), при подходе поезда с Бородинским полком, шедшим на усмирение в Петроград, инсценировал комедию, что «весь 20-тысячный гарнизон Луги примкнул к революции и всякое сопротивление бесполезно». На самом деле там было всего каких-то 1500 «слабосильных» запасных частей. Обескураженные бородинцы (первые 2 эшелона) позволили себя обезоружить. Печальнее всего, что в этой истории со стороны «слабосильных» участвовало 3 офицера: Воронович, поруч. Гуковский и прап. Коночадов.

Можно только сказать по поводу этого, что есть «господа офицеры и есть офицерье». Но ловкие дельцы от революции (напр., Шульгин в своих «Днях») писали о «бунтах» частей, отказавшихся идти на Петроград. Так закончилась посылка войск на столицу с целью усмирения.

Глава ХХIII

Государь в Пскове. Роль Рузского. Его переговоры с Родзянко. Рузский – масон. Измена Рузского. Решение об отречении в Петрограде. Телеграмма Алексеева главнокомандующим. Лукомский и Данилов. Насильственное отречение Государя. Измена Николая Николаевича. Русин

О прибытии Государя в Псков есть несколько воспоминаний участников и свидетелей этих позорных дней (1 и 2 марта). Я умышленно пользуюсь материалами личных свидетелей того, что происходило, и прибегаю к таким авторам, как Мельгунов, Якобий, Солоневич, Спиридович и др., только тогда, когда у меня нет какого-либо материала, на которой ссылается тот или другой автор монографий или статей по данному вопросу. Но вот что я иногда вижу у авторов воспоминаний. Одни ссылаются на других. И все те, которые во что бы то ни стало, любой ценой, ценой искажения действительности порой, стремятся возвести Алексеева в ранг «мученика», ссылаются на Мельгунова. И только на него. Почему? Потому что все остальные (Ольденбург, Якобий, Спиридович, Солоневич и др.) совершенно ясно и определенно указывают на Алексеева как на главного виновника гибели России. И только Мельгунов этого не делает. Почему? На этот вопрос я отвечу вопросом. Почему Мельгунов в своем труде «Как большевики захватили власть», труде обширном и хорошо документированном, делает вывод, что до захвата власти большевиками жизнь в России уже налаживалась и входила в нормальную колею? Почему в своем, также обширном и хорошо документированном, труде Судьба Императора Николая II после отречения» Мельгунов делает вывод, явно противоречащий действительности, что расстрел Царской Семьи произошел не по инициативе Москвы, а местных уральских властей. Я когда прочел это, стал чуть ли не зубрить наизусть все, что было связано с этим ужасным злодеянием, и ничего не нашел, чтобы подтверждало тезис Мельгунова. Правда, почему?

При всей своей добросовестности и стремлении пространно описать какой-либо эпизод из описываемых событий, Мельгунов все же остается самим собой. Как и Ольденбург, Якобий, Спиридович и др. Другими словами, при описывании событий применяется тот или другой критерий, которым пользуется исследователь. Мельгунов, конечно, был «Февралистом», точно так же, как все остальные, мной упомянутые, убежденными монархистами. В предлагаемой мной исследовательской работе я тоже пользуюсь критерием нравственного начала (о чем я говорил уже несколько раз), а это нравственное начало коренным образом связано с религиозной основой, в то время такие понятия, как республика, демократия, социализм, коммунизм, не только не связаны с религией, но, наоборот, враждебны ей, а коммунизм и социализм являются понятиями, которые по своей атеистической сущности отрицают возможность существования религиозного мировоззрения, считая это «дурманом», «опиумом» и прочими вымыслами, обычными для большевистского лексикона. Так что ссылка на Мельгунова как на единственный источник в моем понятии не убедительна и одностороння.