Император Наполеон - [77]

Дело в том, что 19 (31) декабря, еще не зная об аннексии Ольденбурга, Александр I, стремясь нормализовать внешнеторговый оборот России, ввел самый запретительный за всю историю XVIII–XIX вв. таможенный тариф на товары, «ввозимые по суше»[736]. Этот тариф, ударивший главным образом по французским товарам (английские контрабандно ввозились в Россию по морю!), почти все историки — от А. Вандаля до Е. В. Тарле — расценили как «объявление Франции экономической войны»[737]. «Обнародование этого тарифа, — заключил выдающийся российский историк акад. Н. Ф. Дубровин, — не только разрушило союз, но и нанесло явное оскорбление Наполеону, и поход в Россию стал для него неизбежным»[738].

Наполеон воспринял русский тариф 1810 г., поднесенный ему в качестве новогоднего «презента», крайне болезненно — как предательский удар со стороны «друга». Ведь именно к концу 1810 г. он приходит к выводу, что континентальная блокада разоряет Англию и что его главный враг уже на краю гибели. 2 сентября император с удовлетворением пишет об этом своему военному министру А. Ж. Г. Кларку, а 19 сентября — пасынку, вице — королю Италии Е. Богарне[739]. И вдруг — такой вредительский сюрприз от главного союзника! Александр же, естественно, оправдывался: тариф имеет целью не вредить интересам Франции, а блюсти интересы России, и затрагивает он Францию «не более, чем любое другое государство, с которым Россия находится в дружбе»[740].

В течение января — марта 1811 г. оба союзника пикировались из-за Ольденбурга и русского тарифа, как вдруг русско-французский союз был ввергнут в третью фазу кризиса, едва не приведшего к войне, уже весной того года. 29 и 30 марта военный министр герцогства Варшавского князь Юзеф Понятовский (племянник последнего короля Польши Станислава Августа Понятовского) информировал резидента Франции в Варшаве барона Л. П. Э. Биньона, а тот — Наполеона о готовящемся нападении России на Польшу. Источник информации был более чем надежен: конфиденциальные письма Александра I к его другу и советнику А. А. Чарторыйскому от 25 декабря 1810 и 31 января 1811 г.[741] В них царь сообщал, что готовится начать войну против Наполеона (уже третью за последние пять лет) с присоединения «всей Польши» к России, назвал число войск, «на которое можно рассчитывать в данное время» (200 тыс. русских и по 50 тыс, пруссаков, датчан, поляков), и дал задание Чарторыйскому склонить на сторону России националистические верхи Польши обещанием «либеральной конституции». Чарторыйский сразу же вступил в переговоры с Ю. Понятовским как признанным лидером польских националистов, которого он знал по совместной борьбе за свободу Польши в 1792–1793 гг. и так ему доверял, что рискнул изложить (если не показать?) в приватном разговоре с ним письма Александра I.

Во всяком случае, судя по донесению Биньона в Париж, которое цитирует А. Вандаль, Понятовский имел «вещественное доказательство того, что он рассказывает (резиденту. — Н. Т.). Он сам видел это доказательство, осязал его, держал в своих руках. Он знает планы императора Александра так же верно, как знал бы намерения императора Наполеона, “если бы прочел письма Его Величества”. Нельзя было яснее дать понять, сказать в более точных выражениях, что инструкции Александра I его сторонникам в Польше были сообщены Понятовскому слово в слово, что он собственными глазами видел письма царя»[742]. Понятовский в то время был уже страстным поклонником Наполеона (о чем еще не догадывались ни Чарторыйский, ни Александр I) и поэтому не замедлил выдать русские планы своему кумиру. Правда, он скрыл от Биньона личность своего бывшего соратника и теперешнего осведомителя, «не захотел назвать и скомпрометировать» его[743].

Наполеон не преминул воздействовать на Александра прежде всего своей осведомленностью. 7 мая 1811 г. он дал Куракину частную аудиенцию и заявил ему: «Будем говорить прямо: вас раздражает герцогство Варшавское, вы хотите завладеть им! <…>. Вот почему я вооружаюсь и вооружусь еще больше. При первом известии о враждебном движении ваших войск сяду на коня, воевать мне не учиться!»[744] Куракин, как ему было предписано инструкциями Александра I и как сам Александр делал это в беседах с Коленкуром, заверял Наполеона, что Россия никому не угрожает, но на вооружение Франции вынуждена будет ответить тем же. «Ах, князь Куракин, — снисходительно улыбался Наполеон, — по всему тому, что вы говорите, вижу, что от вас скрыты тайны вашего кабинета»[745].

Так, разыгрывая друг перед другом только намерение прибегнуть к ответным мерам, наполеоновская Франция и царская Россия давно уже (с февраля — марта 1810 г.) взапуски готовились к войне.

Глава III

Гроза двенадцатого года

Гроза Двенадцатого года

Настала — кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог?

А. С. Пушкин

1. Накануне

Cигналом к началу военных приготовлений стал для России и Франции австрийский брак Наполеона. «Новость сия, — свидетельствовал находившийся тогда в Петербурге идеолог феодальных коалиций Жозеф де Местр, — повергла все умы в ужас: и действительно, я не представляю более страшного удара для России»