Император Наполеон - [67]
Самой тяжкой для Наполеона потерей в битве при Эсслинге и, пожалуй, из всех его боевых потерь была смерть маршала Жана Ланна, которого император ставил выше всех своих военачальников и считал самым близким своим другом[647]. Во время отступления от Эсслинга на Лобау австрийское ядро раздробило Ланну колени обеих ног. Наполеон, увидев его, смертельно раненного, на носилках, бросился к нему, упал перед ним на колени и, задыхаясь от рыданий, обнимал его так, что белый жилет императора окрасился кровью маршала, — обнимал и твердил: «Ты будешь жить, мой друг! Ты будешь жить!» Увы!.. Первые четыре дня Ланн был еще в сознании, а Наполеон каждое утро и каждый вечер навещал его, вновь плакал над ним («как Ахиллес над Патроклом», сравнит их Д. С. Мережковский) и пытался сквозь слезы ободрить его; даже у себя, по воспоминаниям мамлюка Рустама, «за завтраком, за обедом, когда император ел суп, его слезы капали в тарелку»[648]. Но в следующие дни у Ланна началась гангрена; он скончался на рассвете 30 мая 1809 г. Тело его бальзамировали и доставили в Париж. Там он был похоронен в Пантеоне великих людей Франции.
Наполеон, тяжело переживший смерть Ланна, окружил трогательной заботой жену (Луизу Генёк) и пятерых детей маршала. Кстати, один из сыновей маршала Наполеон Огюст в 1858 г. станет чрезвычайным и полномочным послом Франции в России.
Поскольку Ланн был единственным из соратников Наполеона, кто мог, что называется, резать правду — матку в лицо императору, историки спорят, действительно ли перед смертью маршал упрекал императора в деспотизме и «ненасытных амбициях»[649]. А. 3. Манфред склонен был принять такую версию за истину, но Андре Кастело и Жан Тири ее отвергают, ссылаясь на свидетельства баронов М. Марбо, Ж. Пеле и других лиц, которые не отходили от постели раненого маршала с первого и до последнего его часа[650].
Эсслинг вызвал в Европе куда более громкий резонанс, чем Байлен и Синтра, вместе взятые. Ведь на этот раз был побежден сам дотоле непобедимый Наполеон, а не какой-нибудь рядовой генерал, вроде Дюпона или Жюно. Мало того, с Наполеоном под Эсслингом были его лучшие маршалы — Ланн и Массена, но и с ними он не смог победить. Наполеон пытался ослабить столь нелестное для него впечатление от Эсслинга среди друзей и врагов. В специальном (за № 10) Бюллетене Великой армии он восславил доблесть французских солдат при Эсслинге, а их отступление объяснил происками стихии, неожиданным и злосчастным разрушением мостов через Дунай[651]. Но никакие объяснения не могли ни сгладить, ни оправдать зловещего факта: битва при Эсслинге проиграна! «После Байлена и Синтры Эсслинг был воспринят как свидетельство кризиса империи», — справедливо заключает А. 3. Манфред[652]. Впервые с 1799 г. в Париже, включая императорский двор, возникло ощущение неустойчивости. Парижская биржа объявила о падении всех курсов. Любимая сестра императора Полина в те дни восклицала: «Если он погибнет, что станет со всеми нами? Нас попросту перережут». «Эти слова перепуганной принцессы, — читаем у А. 3. Манфреда, — охотно передавали из уст в уста все недруги империи»[653].
Да, «недруги империи» оживились повсюду. «Пруссия волнуется, — писал об этом А. Вандаль. — Часть ее войск дезертирует, хочет на свой страх принять участие в войне, сформироваться в мятежные банды и начать партизанскую войну. Возникает опасность общего восстания Германии»[654]. Майор Фердинанд Шилль с частью гусарского полка, которым он командовал, действительно начал что-то похожее на партизанскую войну против французов. Глава Военного министерства и Генерального штаба Пруссии Г. И. Д. Шарнхорст предложил королю Фридриху — Вильгельму III «воспользоваться благоприятным моментом и объявить войну Франции». Король ответил благоразумно: «Еще одна победа Австрии, и я выступлю»[655].
В такой ситуации на европейском континенте очень многое зависело от России, а точнее — от Александра I. Российский самодержец внимательно следил за ходом австро — французской войны. Он знал, что войну начала Австрия и, стало быть, Россия просто обязана по Эрфуртской договоренности выступить на стороне Франции, но не спешила выполнить свои обязательства. Лишь 18 мая, уже после того как Наполеон занял Вену, Александр приказал выступить в поход трем своим дивизиям численностью до 32 тыс. человек[656]. Командовать ими был назначен генерал князь Сергей Федорович Голицын — более придворный, чем военный (племянник фельдмаршала 3. Г. Чернышева, женатый на племяннице светлейшего князя Г. А. Потемкина), с 1794 г. ни в каких военных действиях не участвовавший. Он и теперь (явно с одобрения царя) воевать не спешил. Только 3 июня войска Голицына перешли границу, а далее «с каждым днем их переходы делались короче, зато стоянки продолжительнее. Через каждые три дня они отдыхали по меньшей мере день, как будто все их усилия были направлены к потере времени. Их отряды блуждали наудачу, выбирая всегда самый длинный путь и заботясь о том, чтобы заблудиться»
