Император Наполеон - [129]
Между тем Талейран, козыряя близостью к своему могущественному «квартиранту», ретиво занялся оформлением переходного (от Наполеона к Бурбонам) режима, в котором он отводил себе главную роль. Уже 1 апреля он собрал у себя дома 64 из 140 сенаторов (в том числе двух старейших маршалов Империи — 72-летнего Ж. М. Ф. Серрюрье и 79-летнего Ф. Э. К. Келлермана). Объявив эту посиделку пленарным заседанием Сената, Талейран вотировал — без кворума и без прений! — декреты о низложении Наполеона и создании Временного правительства[1359]. Главой правительства Талейран, естественно, «избрал» себя, а военным министром предложил избрать генерала П. Дюпона, еще пока не освобожденного из тюрьмы, где он сидел уже шесть лет за капитуляцию перед испанскими партизанами при Байлене в 1808 г.
Итак, 4 апреля три депутата от Наполеона прибыли из Фонтенбло в Париж. Александр I принял их в доме Талейрана джентельменски любезно, дал им понять, что согласится с их предложением, но отложил окончательное решение на завтра, поскольку должен был посоветоваться с «братьями» — монархами. Назавтра же все обернулось иначе.
Утром 5 апреля Александр принял депутацию в присутствии Фридриха — Вильгельма III и министров коалиции (Франц I и здесь отсутствовал)[1360]. Ней, Макдональд, Коленкур в три голоса высказались за вариант отречения, предложенный Наполеоном, подчеркнув, что у него еще много преданных войск и поэтому нельзя доводить его до крайности. Когда им уже показалось, что «братья» — монархи соглашаются с ними, вошел адъютант Александра и что-то вполголоса сказал царю. Коленкур, понимавший по-русски, расслышал два слова: «шестой корпус». Царь, подставив ухо адъютанту, переспросил: «Весь корпус?» Тот ответил: «Весь!» Александр встал, извинился перед депутацией и увел короля и министров на совещание. «Все кончено!» — сказал Коленкур маршалам. Действительно, Александр вышел к ним уже в другом настроении. Он объявил, что наполеоновская армия, о которой маршалы так хорошо говорили, уже раскололась: весь 6-й корпус маршала Мармона перешел к союзникам. Поэтому союзные государи требуют, чтобы Наполеон отрекся от престола без всяких условий. При этом, как подчеркивает Е. В. Тарле, «союзники настоятельно просили не откладывать акта отречения», ибо «побаивались гражданской войны и солдатской массы, в которой по-прежнему обнаруживалось полное повиновение Наполеону»; безоговорочное же и скорое отречение Наполеона «могло предотвратить опасность смуты»[1361].
В тот же вечер Коленкур с маршалами вернулись в Фонтенбло и уведомили Наполеона об измене Мармона и требовании союзных монархов. Наполеон отпустил маршалов («До завтра!»), но оставил у себя Коленкура и долго говорил с ним не только о Мармоне. Предательство Мармона, которого он опекал, выдвигал и одаривал начиная с Тулона, когда тот был 19-летним лейтенантом, болезненно ранило императора: «Несчастный не знает, что его ждет. Имя его опозорено»[1362]. Эти слова Наполеона оказались пророческими. Во французском языке появился даже новый глагол «raguser» (от титула Мармона — герцог Рагузский), что означало «предавать», а само имя бывшего герцога и маршала Империи заслуженно встало в один ряд с именем Иуды[1363]. Но в тот вечер Наполеон говорил с Коленкуром и о других маршалах: «О, люди, люди!.. Мне горько от мысли, что люди, которых я вознес так высоко, пали так низко!.. Мои маршалы стыдились бы повести себя так, как Мармон, они говорят о нем с негодованием, но им досадно, что он их так опередил по пути к почестям. Они хотели бы, не покрывая себя, правда, позором, получить те же права на благорасположение Бурбонов»[1364]. Говоря это, Наполеон еще не знал, что маршал Ожеро после капитуляции Парижа обратился к своим войскам с прокламацией, в которой отрекался сам и призывал их отречься от Наполеона — «от того, кто, принеся в жертву своему нещадному (cruelle) властолюбию миллионы жизней, не сумел умереть, как следовало воину»[1365].
Отпустив Коленкура, Наполеон почти всю ночь (самую горестную до тех пор за всю его жизнь) просидел в раздумье. Утро 6 апреля 1814 г. застало его готовым к единственно возможному решению. Он вновь пригласил маршалов и в их присутствии написал на листке бумаги пять строк, отныне и навсегда вошедших в мировую историю. Вот эти строки: «Союзные державы провозгласили, что император Наполеон является единственным препятствием к восстановлению мира в Европе. Император, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и за своих наследников от трона Франции и от трона Италии с готовностью пожертвовать всем и даже собственной жизнью для блага Франции. 6 апреля 1814 г., во дворце Фонтенбло. Наполеон»[1366]. Маршалы были радостно взволнованы. «Они, — читаем у Е. В. Тарле, — целовали его руки, осыпая уже отрекшегося императора привычной лестью, которой награждали его во время царствования. Сейчас же Коленкур с двумя маршалами повез этот документ в Париж»[1367].
Теперь и враги, и соратники Наполеона могли заключить: все кончено. Парадоксальный факт: в кампании 1814 г., как и в 1812 г. (!), Наполеон не проиграл ни одного сражения (11 из 14 выиграл и три свел вничью), но именно тогда он, в представлении современников, был окончательно побежден. Стендаль не без оснований считал, что «из всех военных подвигов» Наполеона «наибольший восторг потомства будут возбуждать» его победы 1814 г.
