Император Наполеон - [117]
Союзные монархи въехали в Лейпциг, уже очищенный от французов. «На лицах их обнаруживалось торжество и веселие», — вспоминал И. Т. Радожицкий[1237]. Веселее всех был Александр I. Как самый авторитетный из коалиционеров, он принимал восторженные поздравления и щедро раздавал награды[1238]. Шварценбергу и Блюхеру царь пожаловал орден Св. Георгия 1 степени, Барклаю де Толли и Беннигсену — графский титул, Милорадовичу и Платову — орден Св. Андрея Первозванного, Витгенштейну — золотую саблю с лаврами и алмазами. Генерал-лейтенанты Раевский, Уваров, Винценгероде были произведены в полные генералы. Франц I и Фридрих — Вильгельм III тоже осыпали своих и российских генералов наградами. Семидесятилетний Блюхер стал «молодым» фельдмаршалом. А вот король Саксонии Фридрих Август был арестован и отправлен под конвоем в Берлин (цитирую личного секретаря Наполеона К. — Ф. Меневаля) «каяться за совершенное преступление, которое выразилось в его нерушимой верности Франции»[1239].
Победа шестой коалиции под Лейпцигом действительно была полной и чрезвычайно, можно сказать, исторически важной. Правда, уничтожить наполеоновскую армию (как планировали стратеги коалиции) не удалось. Она ушла от Лейпцига разбитой, но еще многочисленной и вполне боеспособной, что и доказала 30 октября в битве при Ганау. Здесь ее попытались остановить баварские войска фельдмаршала К. Ф. Вреде (который, кстати сказать, с 1805 по 1812 г. сражался на стороне Наполеона). Вместе с русскими отрядами М. И. Платова, В. В. Орлова — Денисова, В. Д. Иловайского и А. И. Чернышева Вреде имел 50 тыс. бойцов. Этот мощный заслон был отброшен, потеряв больше 9 тыс. человек, причем и здесь отличились канониры Антуана Друо[1240]. От Ганау Наполеон проследовал к границам Франции уже беспрепятственно. Словом, война еще продолжалась. Но кампания 1813 г. закончилась. Разгромив пять европейских коалиций подряд, Наполеон уступил шестой коалиции.
Эхо «битвы народов» разнеслось по всей Европе. Эмиль Людвиг — выдающийся немецкий литератор — исследователь, автор всемирно известных биографий Гёте и Бетховена, Рембрандта и Бисмарка, Линкольна и Наполеона — проследил за реакцией на это событие трех знаменитостей Германии. В последний день битвы со стены кабинета И. В. Гёте в Веймаре сорвался на пол портрет Наполеона, и поэт пишет об императоре такие стихи:
В те же дни классик немецкой философии Ф. В. Й. Шеллинг пророчески пишет о Наполеоне: «Я думаю, конец Наполеона еще не очень близок. Если я что-нибудь понимаю, он еще будет жив, чтобы испить горькую чашу унижения до дна». А великий Г. В. Ф. Гегель, живший тогда в Нюрнберге, так отреагировал на переход Баварии в лагерь шестой коалиции: «В Нюрнберге простонародье приветствовало с диким ликованием вступление в город австрийцев… Более подлого умонастроения и поведения горожан невозможно себе представить»[1242].
С тяжелым чувством возвращался Наполеон во Францию после лейпцигского побоища. Полтора десятилетия его непрерывных побед уходили все дальше в прошлое. Была проиграна вторая кампания кряду. Если проигрыш русской кампании он объяснял главным образом вредоносными кознями «Бога погоды», то теперь, после Лейпцига, вынужден был признать и собственные просчеты. Едва ли не главным из них показался ему оскорбительный тон его обращения с тестем, Францем I. Да, Наполеон трижды оставлял Франца на австрийском престоле, хотя мог бы и в 1797, и в 1800, и в 1809 г. лишить его всякой власти. Но унижал он будущего, а потом и настоящего своего тестя постоянно, причем не только своими территориальными притязаниями к его империи. Так, например, когда Франц (естественно, задетый худородностью своего зятя) приказал обшарить все тосканские архивы в розыске предков Буонапарте, а потом сообщил Наполеону, что прослежено его генеалогическое древо в Тоскане вплоть до XI в., Наполеон шокировал Франца высокомерным ответом: «Я предпочитаю быть Рудольфом моего рода».
«Гордые слова корсиканского выскочки о Рудольфе фон Габсбурге, родоначальнике династии Габсбургов, — читаем об этом у Э. Людвига, — глубоко въелись в душу» законного наследника великой династии и, наряду с прочими обидами, подтолкнули его к известному нам решению дилеммы — «воевать ли ему на стороне своего зятя или против него»
