Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика - [19]

это «временное явление» оказалось на редкость постоянным, пережив и Парфию, и Рим.[173] Рецидивы завоевательных амбиций (как правило, римской стороны) лишь подтвердили впоследствии невозможность существенно поколебать сложившееся соотношение сил. Главной причиной столь продолжительного мирного сосуществования двух великих держав древности было отнюдь не стремление Августа к «миру и консолидации»[174] и даже не опасение того, что «покорение Парфии лишь поставило бы Рим перед новыми опасными соседями…».[175] Рим не собирался отказываться от идеи военного разгрома Парфии, иное дело, что она рассматривалась пока в качестве довольно отдаленной перспективы.[176] Главным сдерживающим фактором в отношениях Рима и Парфии был, и это следует подчеркнуть со всей определенностью, военно-стратегический паритет, хотя недостатка в желании изменить его в свою пользу у Августа явно не было.

Глава 5 «Кровавый мир»

1. Рах Augusta: миф и реальность

После Испанской войны и нормализации отношений с Парфией в Риме на смену воинственной риторике приходят иные мотивы. Теперь «Юлиевых приказов не нарушают ни те, что пьют из глубокого Данувия, ни геты, ни серы и коварные персы, ни рожденные у реки Танаиса» (Ног. Od. IV. 15. 21–24). Самые отдаленные уголки Земли признали власть римлян, Августу подвластно все на этом свете (Ovid. Fast. 11. 138). Подобными сентенциями изобилует римская литература «века Августа»,[177] хотя «певец любви, певец богов» на собственном опыте убедился, насколько далеки они от реальности.[178]

Фикция мирового владычества пропагандировалась не только средствами изящной словесности. Символы мирового господства присутствуют на монетах и геммах того периода.[179] Царица далекого Боспора Динамия величает своего «спасителя и благодетеля» Августа «владыкой всей земли и всего моря» (КБН. 1046). В качестве властелина мира Август почитался на греческом Востоке.[180] В латинских надписях из Италии и провинций император выступает в роли «охранителя римских граждан и всего мира», «правителя земного круга»; даже дата получения юным Октавианом первых официальных полномочий (всего-навсего пропретора) в перечне официальных праздников обозначается как «день, в который он впервые получил власть над миром» (ср.: ILS. 108, 112, 137, 140). Подводя итоги своего жизненного пути, пережив жестокое разочарование именно в области внешней политики, Август тем не менее заявляет, что он «подчинил обитаемый мир власти римского народа» (RgdA. Introd.).

Таким образом, усилиями массированной пропаганды в течение принципата Августа была создана впечатляющая картина полного торжества римского оружия в масштабах всей ойкумены (особенно выразительно у Тита Ливия (1. 16. 7): nullas opes humanas armis Romanisresistere posse). Попытаемся теперь разобраться, насколько все это соответствовало действительности.

В 20 г. до н. э., т. е. сразу после заключения соглашения с Парфией, Август в специальном послании сенату сообщил, что практика дальнейших территориальных захватов нецелесообразна и для Римского государства имеет смысл ограничиться уже приобретенным (Dio Cass. LIV. 9. 1). Некоторые исследователи делают из этого факта далеко идущие выводы. Так, Ж.-М. Андре полагает, что в этом году было положено начало отступлению от традиционных принципов римской внешней политики.[181] Еще более решительно высказался Г. Бенгтсон: «По существу, дело Августа было делом мира».[182] Однако практические действия Августа настолько не соответствовали этой декларации 20 г. до н. э., что она нуждается в объяснении. Если учесть, что сведения о ней приводит только Дион Кассий, то возможно предположить, что этот автор, который настойчиво подчеркивал оборонительный характер политики первого принцепса (LIII. 10. 4–5; LIV. 9. 1; LVI. 41. 7), вполне мог приписать ему собственные идеи, актуальные для времени Северов, но уж никак не для новорожденной Империи.[183] Даже если это заявление и было сделано Августом, оно, как подчеркивает К. Уэллс, могло иметь в виду только Восток, где Рим тогда старался не прибегать к масштабным военным акциям.[184]

При· ближайшем рассмотрении оказывается, что знаменитый рах Augusta был исключительно метко назван «кровавым миром» (Таc. Аnn. 1. 10. 4), недаром и в эти, казалось бы, самые мирные годы принципата Августа ворота храма Януса Квирина не закрывались.[185]

Суть происходивших тогда событий удачно выразил Р. Сайм: «В течение принципата Августа Рим под прикрытием красивых заявлений о мире начал продуманную и длительную политику завоеваний в Европе».[186] Первым после Испанской войны серьезным шагом в этом направлении стало полное покорение всего альпийского региона.

Традиционно принято считать, что военные действия полководцев Августа против альпийских племен имели, в сущности, оборонительный характер, имея целью безопасность северных рубежей Италии и ее сухопутных коммуникаций с Галлией.[187] Подозрительно, правда, то обстоятельство, что автором этой точки зрения является не кто иной, как сам Август, который счел необходимым подчеркнуть, что все народы, населявшие Альпы, были покорены только «по справедливости» (RgdA. 26. 3). О направленности его пропаганды можно судить и по упоминаниям о крайней жестокости обитателей Альп, которые не только нападали на римлян и их союзников, пересекавших горы, но и постоянно угрожали набегами Италии и Галлии.