Император Бубенцов, или Хромой змей - [66]

– Это бывает со всяким человеком, который потерял доверие к вышним силам! Пришла пора свести вас с профессором. Ради вашего блага. Благо это недалеко, буквально два шага. Благоприятного вам свидания. Всё для блага человека. Будете благодарны…

Сыпал, сыпал словами.

Глава 7. Профессор богословия

1

Зора, повозившись с цепочкой, открыла дверь. Выставила нос, потянула воздух. Отступила в сторону, пропуская гостя в просторную полутёмную прихожую. Влача за собою сломанную швабру, подалась куда-то вбок, пропала.

Ерошка огляделся. Ничего здесь не переменилось, даже запах стоял тот же самый, что и прошлой зимой. Тот же самый. Эфир, карболка, корвалол. Навстречу ему, стуча копытами…

Сгинь, умолкни наваждение!..

Постукивая каблучками, вышла навстречу ему Настя Жеребцова из Полоцка, а вслед за нею Аграфена Габун из Львова. Высокая грудь Аграфены мягко волновалась. Заволновался и Ерошка. Переводил взгляд с груди Аграфены на лицо Насти. Снова оглядывая статную фигуру Аграфены. Та покорно поворачивалась то левым боком, то правым. Дышала часто, раскрыв алые сахарные уста, высоко вздымая белоснежную грудь свою. Настя улыбалась и жевала. Звякнуло что-то за ширмой, сильнее запахло аптекой, эфиром. Бубенцов залюбовался белизной медицинских халатов девушек, растерянно улыбался. То же самое очарование овладело им, как и полгода назад, когда впервые был с ними в ту новогоднюю ночь.

– Мимо нас, как мимо смерти. Не пробежишь! – смеялась Аграфена. – Вернулся! А Настя не верила.

– Верила! Сердцу вопреки. – Настя протянула ему кусочек шоколадки. – Афанасий Иванович предупреждал. Клялся нам, что ты обязательно сюда вернёшься. «Кто хоть единожды здесь побывал…» Просил тебя сразу же к нему проводить. Вот в эту дверь.

Настя отодвинула ширму, приоткрыла половинку дверей, громко доложила:

– Афанасий Иванович! К вам Ерошка! Припёрся!

– Как вы и обещали, пан профессор! – добавила Аграфена.

Не успел Бубенцов отреагировать на это странное «припёрся», как усталый голос позвал изнутри:

– Пусть войдёт.

2

Бубенцов, недоумевая, шагнул в комнату. И вынужден был зажмуриться от хлынувшего в глаза сияния – на широком окне не было ни занавесок, ни штор. Затем, когда глаза немного привыкли к свету, разглядел стоящий против окна стол, заваленный книгами. За столом в кресле-каталке сидел старик, сверкая высокой учёной лысиной. Венчик седых волос, распушённых и позлащённых солнечными лучами, окружал эту замечательную лысину наподобие нимба. Кресло-качалка, обогнув стол, выкатилось из солнечного столпа навстречу Бубенцову. Старичок, сидевший в кресле, изумительно был похож на… Бубенцов не успел. Беззвучно лопнуло узнавание, как мыльный шар.

– Профессор Покровский. Афанасий Иванович. Преподаватель богословия Киево-Могильянской духовной академии, – церемонно склонив голову, представился старичок и с любопытством стал разглядывать Бубенцова.

Живое лицо профессора озарялось радостью, точно у отца, к которому воротился блудный сын. Ответное чувство родственности росло в груди Бубенцова. Ерофею показалось, что сто лет знает этого человека. Память мучилась, искала исчезнувшее впечатление, растерянно оглядывалась, тыкалась в пыльные углы и закоулки, бестолково перебирала предметы… Нужного не находилось. Профессор окончательно почужел, отдалился.

Коротко прозвонил трамвай с улицы. И, словно подчиняясь сигналу, стало вдруг смеркаться. Мягко потускнел свет, как бывает в театре перед началом действия. Солнце укрылось за налетевшими облачками, широкое окно погасло. Комната сразу поблекла, сузилась, приобрела казённый вид. Бубенцов приметил диван, застеленный серым одеялом, стоящую рядом тумбочку. Два яблока, недопитый стакан кефира.

– Профессор богословия? – переспросил Ерошка. – Вот уж не ожидал.

– А я вот ждал вас, – сухо оборвал Афанасий Иванович. – Знал, что непременно придёте. Сказано в Писании: «Яко пёс возвращается на блевотину свою…»

– Но простите… – смутился Бубенцов.

– Явился тут один, – продолжал профессор, пристально вглядываясь в лицо Бубенцова. – Да. Очень похожий. Очень. Поразительное, знаете ли…

– Я тут был, – признался Бубенцов. – Перед Новым годом.

– Молчите, молчите! – перебил старик. – То двойник ваш. Альтер эго. Поверьте моему опыту, молодой человек. Я кое-что смыслю в таких вещах. У каждого человека имеется кошмарный двойник! Но вы ведь совершенно иной, не правда ли?

Бубенцов пригляделся, но никакого лихорадочного блеска, никакого болезненного огонька не приметил в глазах у Афанасия Ивановича. Наоборот, спокойный ум светился в этих глазах. Бубенцов сообразил, что, по всей вероятности, в мозгу старика произошли печальные изменения, свойственные пожилому возрасту. Впечатления произвольно перемешивались в сознании старика. Реальность уживалась с воображаемым миром.

Бубенцов услышал как бы приглушённый звон колокольцев и заметил тихое мерцание в углу. Пригляделся и обнаружил там сидящую на деревянном стульчике маленькую, сухую старушку, в руках которой мелькали серебряные спицы.

– Варвара Михайловна, – представил профессор старушку, и голос его при этом потеплел.

Старушка поглядела на Ерошку поверх очков, кивнула, ни на миг не прекращая работы. Дорожка, которую успела сплести Варвара Михайловна, тянулась по диагонали через всю комнату и уползала в щель под дверью. Створки дверей распахнулись. Аграфена, пятясь, вкатывала в комнату никелированный столик на колёсиках.