Император Алексей Ι Комнин и его стратегия - [81]
Разношерстный характер византийской военной элиты, сформировавшейся при Алексее Комнине зачастую из совершенно противоположных этнических, культурных и религиозных элементов, весьма показательно выявлял разброд и противоречие основных векторов византийской внешней политики в эпоху Комнинов. В историографии даже была высказана курьезная гипотеза о том, что печально знаменитая династия Ангелов в действительности произошла не от Константина Ангела, дуки военно-морского флота, по происхождению простолюдина из Филадельфии, женившегося на Феодоре Комниной, дочери императора Алексея и сестре принцессы Анны, а от знатного англосаксонского солдата императорской гвардии, посредством брака с принцессой Феодорой породнившегося с императорской династией. Англосаксонские солдаты в правление Алексея, английские рыцари в правление Мануила соседствовали в рядах византийской армии с исландцами, фламандцами, половецкими и сельджукскими всадниками, которые преследовали свои узкие материальные интересы и с большим трудом могли наладить оперативное взаимодействие на поле боя, что, в частности, проявилось как в период печенежской кампании Иоанна II в 1122 году, так и в период итальянской кампании Мануила I в 1154–1158 годах. Такая разношерстная воинская структура, сотканная усилиями Алексея Комнина, могла принести Византийской империи ситуативную пользу, но она была не в состоянии обеспечить стратегическую безопасность. Именно это обстоятельство и привело к фатальным последствиям тогда, когда в трагические весенние дни в апреле 1204 года император Алексей V Дука вдруг обнаружил, что может всерьез рассчитывать лишь на небольшой отряд скандинавов – жалкие остатки некогда доблестной варяжской гвардии, в то время как греческие и английские воинские подразделения, расквартированные в столице, сдавали Константинополь наступавшим крестоносцам.
Второй вывод данной книги заключается в том, что Алексей Комнин и как стратиг, обладавший большим военным опытом, и как один из крупнейших государственных деятелей своего времени понимал, что и реставрация Византийской империи как великой державы, и реконкиста территорий в Анатолии, потерянных в результате нашествия сельджуков, возможны только при наличии прочных союзнических отношений с латинянами, с Западной Европой. Амальфи, Венеция, некоторые вожди Первого Крестового похода на определенном этапе становились важными союзниками Алексея Комнина как в борьбе против южноитальянских норманнов, так и в период реконкисты Малой Азии. Указанное обстоятельство во многом способствовало формированию в Западной Европе мифа – антивизантийской «черной легенды», согласно которой император Алексей якобы предпочитал воевать чужими руками или, как писал Гиббон, уподобился «шакалу», бредущему вслед за «львами» – рыцарями Первого Крестового похода и собирающему остатки добычи[237]. Данный миф настолько нелеп, что не нуждается в очередном опровержении, однако стратегия императора Алексея Комнина, направленная на заключение длительного союза с латинскими государствами – в первую очередь с Венецией, а также с папой Урбаном II, – стала определяющим направлением во внешней политике всех последующих императоров из династии Комнинов, за исключением Андроника I (1183–1185). Наиболее активную политику сближения с латинскими государями проводил внук Алексея Комнина Мануил I (1143–1180), дважды женившийся на латинских принцессах – Берте Зульцбахской и Марии Антиохийской, подчинивший венгерского короля и пытавшийся завоевать южную Италию и Египет.
В связи с этим примечательно, что Анна Комнина завершила работу над «Алексиадой» именно в царствование Мануила I, в конце 1140-х годов. Вероятно, данное обстоятельство связано не только с большей свободой, необходимой для исторических исследований, которую предоставил Анне Комниной ее молодой и храбрый племянник, вступивший на престол в 1143 году, но также с поддержкой порфирородной принцессой общего направления политики Мануила I, направленного на утверждение политического влияния Византии в латинской Европе. В связи с этим нельзя не высказать предположения следующего характера – а не были ли попытки Мануила I отвоевать Италию, организовать соединение Церквей[238], получить корону западного императора из рук папы Александра III, завоевать Египет и покончить с Фатимидским халифатом не только плодом его собственных военно-политических амбиций[239], но также и результатом многолетнего общения с тетушкой, которая явно рассказывала молодому племяннику – по крайней мере, после 1143 года – о его великом деде и о его мечтах возродить Византийскую империю времен Иоанна I Цимисхия и Василия II.
Император Алексей видел место Византии в сообществе дружественных латинских государств, которые, исходя из византийской политической теории, должны были признать себя федератами империи. Соединение Церквей, примирение Рима и Константинополя открывали Византии путь к возвращению Италии. Данная стратегия была безусловно правильной в эпоху Алексея Комнина, когда Византийская империя оборонялась практически по всему периметру своих границ, но, благодаря европейским владениям, еще сохраняла значительную часть экономического и военного потенциала. Однако попытки в полной мере реализовать эту стратегию подорвали экономический потенциал и военную мощь Византийской империи в царствование Мануила I, и после его смерти обрекли империю на двадцатилетний период упадка и деградации, завершившийся трагедией 1204 года. Подобная же стратегия стала в новых исторических условиях ярким примером для потомка Алексея Комнина императора Михаила VIII Палеолога (1259–1282), который заключил Лионскую унию с Римом в 1274 году, и, ловко играя на противоречиях между латинскими государями, сумел свергнуть власть Карла Анжуйского на Сицилии – правда, чужими руками, – и нанес поражение французским рыцарям в Эпире.
