Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник) - [125]
Между тем чувственно-приятное очень часто не только причисляется к красоте (которая, собственно, имеет дело только с формой) как придаток к всеобщему эстетическому наслаждению, но даже само по себе выдается за красоту, а значит, за материю наслаждения формой. Это недоразумение, которое, как и некоторые другие, тоже имеющие в своей основе нечто истинное, можно устранить посредством тщательного определения этих понятий.
Суждение вкуса, на которое не имеют влияния чувственно-приятное и трогательное (хотя они, конечно, могут соединяться с удовольствием от прекрасного), которое, следовательно, основой определения имеет только целесообразность формы, есть чистое суждение вкуса.
§ 14. Объяснение путем примеров
Эстетические суждения точно так же, как и теоретические (логические), можно делить на эмпирические и чистые. Первые – это те, которые указывают приятное или неприятное в предмете или в способе представления его, а вторые указывают красоту в нем. Первые – это суждения внешних чувств (материальные эстетические суждения), и только вторые (как формальные) – действительно суждения вкуса.
Следовательно, суждение вкуса только постольку чисто, поскольку к основе его определения не примешивается никакое эмпирическое удовольствие. А последнее имеет место всегда, когда чувственно-приятное или трогательное принимают участие в суждении, в котором нечто должно быть признано прекрасным.
Но против этого делают некоторые возражения, которые в конце концов представляют чувственно-приятное не только необходимым ингредиентом красоты, но даже считают его уже в себе вполне достаточным для того, чтобы называть его прекрасным. Очень многие уже сам цвет, к примеру зеленый цвет муравы, или только тон (в отличие от шума и звука), к примеру тон виолончели, считают за нечто прекрасное в себе, хотя как то, так и другое имеет в основе только материю представлений, именно только ощущение, и поэтому имеет право только на то, чтобы его называли приятным. Но вместе с этим замечают, что считать ощущения, как краски, так и тоны, прекрасными можно только постольку, поскольку оба они чисты. Это определение касается уже формы, а это есть единственное, что из этих представлений с достоверностью может быть сообщено всем вообще, ибо само качество ощущений во всех субъектах нельзя признавать совершенно одинаковым, и предпочтение одной краски другой или предпочтение одного музыкального инструмента другому едва ли для каждого определяется совершенно одинаково.
Если вместе с Эйлером признают, что цвета – это одновременно следующие друг за другом удары (pulsus) эфира, так же как и тоны потрясенного звуком воздуха, и, а это самое главное, душа воспринимает воздействие от них на оживление органа не только через внешние чувства, но и через рефлексию и правильную игру впечатлений (значит, через форму различных представлений в их соединении), в чем, впрочем, я очень сомневаюсь, то цвет и тон могут быть не только ощущениями, но уже и формальным определением единства их разнообразного. Тогда и сами по себе они могли бы относиться к красоте.
Но чистое в простом способе ощущения означает только то, что их однородность не нарушается и не прерывается никаким посторонним ощущением и относится только к форме, так как при этом можно отрешаться от самого качества этого способа представления (представляет и оно, а если и представляет, то какие краски и тоны). Поэтому все простые цвета, поскольку они чисты, будут считаться прекрасными. Но смешанные цвета этого преимущества не имеют именно потому, что они не просты и не дают никакого масштаба для суждения о том, следует ли их называть чистыми или нечистыми.
Но что касается до красоты, которая придается предмету ради его формы, поскольку она, как думают, может усиливаться в силу чувственно-приятного, – то эта общая ошибка и очень вредная для истинного, основательного и неподкупного вкуса, хотя, конечно, рядом с красотой можно ставить и чувственно-приятное, чтобы посредством представления о предмете, кроме сухого наслаждения, еще и заинтересовать душу, что, таким образом, служит рекомендацией вкуса и его культуры, особенно в том случае, если он еще груб и неразвит. Но это действительно наносит ущерб суждению вкуса, если оно останавливает на себе внимание как на основе суждения о красоте. Дело слишком далеко от того, чтобы это содействовало красоте. Это скорее, как чужеземца, – и только постольку, поскольку оно не портит эту прекрасную форму, если вкус еще слаб и неразвит, – надо принимать с осторожностью.
В живописи, в скульптуре и даже во всех образовательных искусствах, в архитектуре и садоводстве, поскольку это изящные искусства, существенное – это рисунок, в котором основу всех данных для вкуса создает не то, что доставляет удовольствие в ощущении, но только то, что нравится через свою форму. Краски, которые отмечают рисунок, относятся к чувственно-приятному, хотя они сами по себе и могут оживить предмет для ощущения, но не делают его достойным созерцания и прекрасным, скорее тем, чего требует прекрасная форма, по большей части они очень ограничиваются и даже там, где чувственно-приятное позволительно, облагораживаются только через форму.
