Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник) - [120]
Объяснение прекрасного, выведенное из первого момента
Вкус есть способность суждения о предмете или о способе его представления сообразно удовольствию или неудовольствию без всякого интереса к этому предмету. Предмет такого удовольствия называется прекрасным.
Второй момент суждения вкуса, а именно по его количеству
§ 6. Прекрасное есть то, что без понятия представляется как объект общего наслаждения
Это объяснение прекрасного следует из предыдущего объяснения его как предмета наслаждения, свободного от всякого интереса. О том, в чем каждый сознает, что удовольствие не имеет здесь для него никакого интереса, можно судить не иначе, как только так, что оно должно заключать в себе основу удовольствия для каждого. Так как это суждение не основывается на какой-либо склонности субъекта (или на каком-либо сознательном интересе его) и так как тот, кто высказывает суждение по поводу наслаждения, которое производит на него предмет, чувствует себя совершенно свободным, то он не может привести в качестве причин своего наслаждения никаких частных условий, которые были бы присущи только его субъекту. Поэтому он должен смотреть на это наслаждение как на обоснованное в том, что он может предполагать и у каждого другого. Следовательно, он должен думать, что имеет полное основание предполагать подобное же наслаждение и для каждого. Поэтому он будет говорить о прекрасном так, как будто бы красота была свойством предмета, а его суждение было логическим (то есть как будто бы оно есть его познание через понятие об объекте); хотя это только эстетическое суждение и оно заключает в себе только отношение представления о предмете к субъекту, но оно имеет сходство с логическим суждением, и именно в том, что можно предполагать его значимость для каждого. Но эта всеобщность не может возникать из понятий. От понятий нет никакого перехода к чувству удовольствия или неудовольствия (за исключением только чистых практических законов, которые вводят с собой интерес, что несовместимо с чистым суждением вкуса). Следовательно, суждению вкуса, при сознании отрешения в нем от всякого интереса, присуще притязание на значимость для каждого, но без всеобщности, основанной на объекте, то есть с ним должно быть связано притязание на субъективную всеобщность.
§ 7. Сравнение прекрасного с приятным и добрым по вышеуказанному признаку
По отношению к приятному каждый удовлетворяется тем, что его суждение, которое он основывает на своем собственном чувстве и в силу которого он говорит о предмете, что он ему нравится, ограничивается лишь его собственной личностью. Поэтому он вполне мирится с тем, что если он говорит, что пение канарейки приятно, другой поправляет его выражение и напоминает ему, что надо сказать: оно приятно мне. И так бывает не только в том, что вкусно для языка, нёба и гортани, но и в том, что может быть приятно для глаз и ушей. Для одного фиолетовый цвет нежен и мил, для другого – мертв и бледен. Один любит звук духовых инструментов, другой – струнных. Поэтому было бы нелепостью спорить и поносить как неверное чужое суждение, которое отличается от нашего суждения, как будто бы оно было противоположно ему; следовательно, по отношению к приятному имеет полное значение то основоположение, что каждый имеет свой собственный вкус (внешних чувств).
Совершенно другое дело с прекрасным. Было бы (как раз наоборот) смешно, если бы кто-нибудь, кто заявляет притязание иметь вкус, думал найти в этом оправдание для того, чтобы сказать, что этот предмет (здание, которое мы видим, платье, которое кто-либо носит, музыкальное произведение, которое мы слушаем, стихотворение, которое представлено нам для оценки) для меня прекрасен. Он не должен называть что-либо прекрасным, если это нравится только ему. Привлекательное и приятное могут иметь лично для него большое значение, об этом никто и не беспокоится, но если он выдает нечто за прекрасное, то и в других он предполагает от этого то же самое наслаждение. Он судит тогда не только за себя, но и за каждого, и говорит тогда о красоте так, как будто бы она была свойством вещи. Поэтому, когда он говорит: вещь прекрасна, он рассчитывает на согласие других с его суждением об этом наслаждении, и не только потому, что он много раз находил, что другие соглашаются в этом с его суждением, он прямо требует от них такого согласия. Он не согласен с ними, если они судят иначе, и не признает у них вкуса, которого от них ожидает, так как они должны его иметь. Здесь уже нельзя сказать: каждый имеет свой собственный вкус. Если бы было так, то это, собственно, имело бы то значение, что никакого вкуса нет, то есть что невозможно дать эстетическое суждение, которое по справедливости могло бы рассчитывать на признание всех.
Впрочем, и по отношению к приятному находят, что в суждении о нем может быть согласие между людьми. И в этом отношении за одними признают вкус, а у других его отрицают, и не в качестве какого-либо органического чувства, а в качестве способности судить о приятном. Так, о том, кто умеет занимать своих гостей (дать удовольствие для всех внешних чувств) так, что это нравится всем, говорят: он имеет вкус. Но здесь всеобщность берется только сравнительно: это только общие (generale) (каковы все эмпирические), а не
