Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник) - [118]

). Но раз это допускают, то все впечатления внешних чувств, которые определяют склонность, или основоположения разума, определяющие волю, или чисто рефлективные формы созерцания, определяющие способность суждения, будут совершенно тождественными, поскольку действие касается чувства удовольствия. Это было бы приятным чувством в ощущении своего состояния. А так как всякая деятельность нашей способности в конце концов должна сводиться к практическому и объединяться в нем как в своей цели, то нельзя было бы предполагать для нее никакой другой оценки вещей и их значения, кроме той, которая состоит в том удовольствии, какое они обещают. В конце концов это нисколько не зависит от того способа, как можно достигнуть этого. И так как здесь может вносить различие только выбор средств, то люди могли бы обвинять друг друга только в глупости и нерассудительности, а не в низости и злобе, ибо все они, каждый по своей манере смотреть на вещи, стремятся к одной цели, а эта цель для каждого – удовольствие.

Если определение чувства удовольствия или неудовольствия называют ощущением, то это слово здесь имеет совершенно другое значение, чем в том случае, когда я называю ощущением представление о какой-либо вещи (через внешние чувства, как восприимчивость, которая относится к познавательной способности). В последнем случае представление относится только к объекту, а в первом – исключительно к субъекту и отнюдь не служит ни для какого познания, даже и для того, через которое субъект познает себя.

Но в вышеуказанном объяснении под словом «ощущение» мы понимаем объективное представление внешних чувств. Чтобы не подвергаться всегда опасности ложного толкования, то, что всегда должно оставаться только субъективным, и то, что, безусловно, не может создать представления о предмете, мы хотим называть довольно употребительным именем – чувство. Зеленый цвет луга относится к объективному ощущению как восприятие предмета внешних чувств, но приятность его относится к субъективному ощущению, через что никакой предмет еще не представляется. То есть оно относится к чувству, где предмет рассматривается как предмет наслаждения (а это еще отнюдь не познание его).

А то, что суждение о предмете, в котором я признаю его приятным, уже выражает к нему интерес, ясно уже и из того, что путем ощущения возбуждается желание таких предметов. Значит, наслаждение предполагает не только мое суждение о нем, но и отношение его существования к моему состоянию, поскольку последнее получает воздействие от такого объекта. Поэтому о приятном не только говорят: оно нравится, но и: оно доставляет удовольствие. Через это возникает не только одобрение, которое я ему посвящаю, но и склонность к нему. И к тому, что самым живым образом для нас приятно, до такой степени не подходит ни одно суждение о свойствах субъекта, что те, которые всегда домогаются только наслаждения (это то слово, которое отмечает самую внутреннюю сторону удовольствия), охотно отказываются здесь от всякого суждения.

§ 4. Наслаждение в добром соединяется с интересом

Доброе – это то, что нравится посредством разума через простое понятие. Мы называем нечто хорошим для чего-либо (полезным), что нравится только как средство, но другое хорошо и в себе, а именно то, что нравится само по себе. Но в обоих всегда заключается понятие о цели, значит, отношение разума (по крайней мере, возможное) к воле, следовательно, и удовольствие от существования объекта или поступка, то есть какой-либо интерес.

Чтобы находить что-либо хорошим, я должен всегда знать, что за вещь этот предмет, то есть должен иметь понятие о нем. Но это мне совсем не нужно, чтобы находить в нем красоту. Цветы, прихотливые рисунки, без всякой цели сплетающиеся черты в так называемой резьбе – никакого значения не имеют, ни от какого определенного понятия не зависят и все-таки нравятся. Наслаждение прекрасным должно зависеть от рефлексии о предмете, которая ведет к какому-либо (неопределенно к какому) понятию, и этим оно отличается от приятного, которое все основывается на ощущении.

Правда, приятное, по-видимому, во многих случаях тождественно с хорошим. Так обыкновенно говорят: всякое (главным образом, продолжительное) удовольствие само по себе хорошо, а это имеет почти тот смысл, что: быть продолжительно приятным или хорошим – это одно и то же. Но скоро можно заметить, что это только ошибочное смешение слов, а понятия, которые собственно свойственны этим выражениям, отнюдь нельзя смешивать друг с другом. Приятное, которое как таковое представляет предмет исключительно по его отношению к внешним чувствам, всегда через понятие цели должно быть, прежде всего, подведено под принципы разума, чтобы его назвать хорошим как предмет воли. Но тогда это уже совершенно другое отношение к удовольствию, если то, что доставляет мне удовольствие, я вместе с тем называю и хорошим. Это видно уже из того, что при хорошем всегда бывает вопрос, есть ли это посредственно хорошее или непосредственно хорошее (полезное или хорошее в себе)? Напротив, при приятном такого вопроса быть не может, так как это слово всегда означает нечто такое, что нравится непосредственно. (То же самое бывает и с тем, что я называю прекрасным.)