Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник) - [117]
§ 1. Суждение вкуса есть эстетическое суждение
Чтобы решить вопрос: прекрасно что-либо или нет, мы относим представление не к объекту через рассудок для познания, но через воображение (может быть, в соединении с рассудком) к субъекту и к его чувству удовольствия или неудовольствия. Следовательно, суждение вкуса не есть познавательное суждение, значит, оно не логическое, а эстетическое, а под этим понимается то, основа определения чего может быть только субъективной и не может быть какой-либо другой. Но всякое отношение представлений, даже ощущений, может быть объективным (и тогда оно означает реальное в эмпирическом представлении), только не отношение к чувству удовольствия и неудовольствия, где в объекте ничего не отмечается, где только субъект чувствует, какое воздействие производит на него представление.
Объять своей познавательной способностью правильное целесообразное здание (будет ли это ясным или смутным способом представления) – это нечто совершенно другое, чем сознавать это представление в соединении с чувством наслаждения. Здесь представление целиком относится к субъекту и притом к его жизненному чувству под именем чувства удовольствия или неудовольствия. Это обосновывает совершенно особую способность различения и обсуждения, которая ничего не вносит в познание, а только данные представления сопоставляет в субъекте со всей способностью представлений, что душа и сознает в чувстве своего состояния. Данные представления в суждении могут быть эмпирическими (значит, эстетическими), но суждение о том, что именно здесь нравится, есть логическое, если только эти представления в суждении относятся к объекту. Наоборот, если бы данные представления были вполне рациональными, а в суждении относились бы исключительно к субъекту (его чувству), это суждение всегда было бы поэтому эстетическим.
§ 2. Наслаждение, которое определяет суждение вкуса, свободно от всякого интереса
Интересом мы называем наслаждение, которое мы соединяем с представлением о существовании предмета. Поэтому такой интерес вместе с тем всегда имеет отношение и к способности желания – или как основа определения ее, или как нечто, необходимо соединяемое с ее основой определения. Но если ставится вопрос о том, прекрасно что-либо или нет, то здесь хотят знать не то, имеет ли для нас или для каждого какое-либо значение самое существование вещи или может ли оно иметь такое значение, здесь дело идет только о том, как мы судим об этом нечто в простом его рассматривании (созерцании или рефлексии). Если кто-нибудь спрашивает меня: нахожу ли я дворец, который я перед собой вижу, прекрасным, то, конечно, я могу сказать, что я вообще не люблю таких вещей, которые сделаны только для ротозейства, или ответить, как тот вождь из племени ирокезов, которому в Париже ничто так не понравилось, как харчевня. Кроме того, вполне по Руссо, я могу указать на суетность вельмож, которые тратят пот народа на такие вещи, без которых можно было бы обойтись. Наконец, я легко могу доказать, что если бы я находился на необитаемом острове без надежды когда-либо снова вернуться к людям и если бы только путем своего желания, как бы волшебством, я мог создать такое великолепное здание, то я отнюдь не дал бы себе этого труда, если бы я уже имел хижину, которая была бы для меня достаточно удобна. Все это возможно, конечно, допустить и одобрить, но не об этом теперь речь. Здесь хотят только знать: сопровождается ли во мне это простое представление о предмете чувством удовольствия, как бы я ни был вообще равнодушен к существованию предмета этого представления? Легко видеть, что здесь только от того, что я делаю из этого представления в себе самом, а не от того, в чем я завишу от существования предмета, зависит возможность сказать, что предмет прекрасен, и этим доказать, что я имею вкус. Каждый должен согласиться, что то суждение о красоте, к которому примешивается малейший интерес, очень пристрастно и отнюдь не есть чистое суждение вкуса. Надо поэтому не быть заинтересованным в существовании вещи и в этом отношении быть совершенно равнодушным, чтобы быть судьей в делах вкуса.
Но это суждение, которое в высшей степени достойно внимания, лучше всего можно было бы объяснить только в том случае, если бы мы в чистом бескорыстном[50] наслаждении в суждении вкуса противопоставили ему то, что связано с интересом; в особенности если вместе с тем мы могли бы быть убеждены, что нет больше никаких других видов интереса, кроме тех, которые именно теперь должны быть названы.
§ 3. Наслаждение в приятном соединено с интересом
Приятно то, что нравится внешним чувствам в ощущении. Здесь тотчас же дается повод поставить на вид очень обыкновенное смешение того двоякого значения, которое может иметь слово «ощущение», и обратить внимание на это. Всякое наслаждение (говорят или думают) есть уже ощущение (удовольствия). Значит, все, что нравится, именно потому, что оно нравится, приятно (и по различным степеням или отношениям его к другим приятным ощущениям мило, грациозно, забавно, весело и так далее
