Именем закона - [74]

...Восемь представителей четырех держав заняли места за судебным столом — по два от каждой страны.

Пока суд выполнял какие-то процессуальные формальности, я наблюдал в бинокль за подсудимыми. До этой минуты они представлялись мне со звериными, свирепыми взглядами и чуть ли не с клыками... Но на скамье подсудимых сидели люди как люди, некоторые имели даже довольно интеллигентный, приличный вид. Иных можно было принять за коммерсантов или коммивояжеров. Но это были волки в овечьих шкурах. И в этом я убедился, как только начался допрос Иохима фон Риббентропа, бывшего уполномоченного фашистской партии по вопросам внешней политики, министра иностранных дел третьего рейха, генерала войск СС. О коварстве этого гитлеровского «сверхдипломата» мир был достаточно наслышан. В политическом планировании подготавливаемых разбойничьих набегов на чужие земли Гитлер давал ему самые ответственные поручения. Пожалуй, трудно сыскать в истории второго такого мастера по лжи и вероломству. В дни катастрофы рейха смертельно перепуганный Риббентроп панически бежал в Гамбург. Он как министр иностранных дел отлично знал Заявление Советского правительства об ответственности нацистских руководителей за их злодеяния и боялся справедливого возмездия. Под чужой фамилией Риббентроп снял крошечную бедную комнатку на пятом этаже дома, где ютились мелкие чиновники. Напялив на себя старомодный черный сюртук, черные очки и шляпу, он был уверен, что его никто не узнает, а если и узнает — не выдаст. Риббентроп еще верил в преданность немцев нацизму. Но о «человеке в черном», как только его опознали, немедленно было сообщено в британскую военную комендатуру. 14 июня на рассвете он был схвачен в своей постели. При аресте в его чемодане обнаружили несколько сот тысяч марок и три письма: лично фельдмаршалу Монтгомери, Идену и Черчиллю. Риббентроп надеялся предательством и услужничеством спасти свою шкуру.

...Два американских солдата подвели Риббентропа к судебному пульту. Худощавый, остролицый, он тоскливо смотрел на судей. На нем серый, в крупную полоску, костюм, на белой рубахе аккуратно повязанный галстук.

— Подсудимый, — слышится голос главного судьи, — желаете ли вы дать показания в качестве свидетеля по вашему делу?

Риббентроп, угодливо склонив голову, почтительно ответил:

— Да, конечно...

Меня удивила форма обращения судьи. Почему подсудимый будет давать показания о своих преступлениях как свидетель? Только потом я узнал, что по этому поводу в ходе подготовки процесса между советскими и союзными юристами происходила немалая перепалка. Наше законодательство всегда делало различие между подсудимым и свидетелем. В американском и британском законодательстве такого различия нет, и когда подсудимый дает показания, он выступает в качестве свидетеля. Советские судьи не могли согласиться с тем, чтобы таких матерых бандитов, какие сидели на скамье подсудимых, именовали свидетелями... После долгих дебатов было принято компромиссное решение. Суд к подсудимым обращался по следующей форме: «Подсудимый, желаете ли вы дать показания в качестве свидетеля по вашему делу?»

Несколько удивило меня и другое. В советской судебной практике допрос подсудимых и свидетелей обычно начинает суд, а после — обвинитель, эксперт, адвокат и другие. Здесь же судья без промедления передал допрос Риббентропа заместителю главного обвинителя от Великобритании Дэвиду Максуэллу Файфу. Судьи же в ходе допроса только уточняли некоторые обстоятельства.

Накануне, когда мы расставались с Шейниным, он сказал:

— Считайте, что вам повезло, — завтра вы услышите одного из наиболее острых обвинителей, мастера допроса Файфа. Он будет допрашивать Риббентропа...

Действительно, мне повезло: как-никак скрестили оружие королевский адвокат, один из популярнейших британских юристов, член парламента, и бывший министр иностранных дел третьего рейха, о котором шла молва как о блестящем ораторе, умеющем покорять слушателей, обладающем отличной памятью и якобы немалой эрудицией...

Максуэлл Файф начал допрос издалека. Он поинтересовался, знаком ли подсудимый с пактом Келлога, как к к нему относился и осуществлял ли ту часть пакта, которая требовала отказа от войны. Затем перешёл к обстоятельствам захвата Австрии, Чехословакии, Польши. Риббентроп отвечал сдержанно, корректно, отделываясь односложными фразами: «да», «нет», «не знаю», «не знал».

Шли часы, один перерыв сменялся другим, а допрос Риббентропа продолжался. Нелегко было обвинителю — перед ним стоял опытный полемист и профессиональный лгун. Пока шёл вопрос о захвате Австрии и особенно Чехословакии, обе стороны наносили друг другу обоюдоострые удары. Были моменты, когда, казалось, Риббентроп безнадежно загнан в угол, окончательно изобличен во лжи, но подсудимый, извлекая из памяти новые события и факты, увертывался, прикрываясь новой ложью.

Вероятно, в этот день Максуэлл Файф не раз про себя чертыхнулся, вспоминая «миротворцев» Чемберлена и Даладье, которые помогли Гитлеру, а значит, и Риббентропу состряпать позорное Мюнхенское соглашение, ставшее прологом к мировой войне. За него со всей силой и цеплялся Риббентроп: в чем, мол, вы меня обвиняете, если сами западные державы, в том числе и Британия, санкционировали Мюнхенским соглашением захват Чехословакии?