Именем закона - [68]

Командировка к союзникам

В конце декабря меня вызвали в прокуратуру Группы советских оккупационных войск в Германии и предложили заполнить анкету. Поинтересовался: для чего?

Заместитель прокурора генерал-майор юстиции Г. И. Аганджанян ответил:

— Вероятно, надо, раз вызвали...

Не удовлетворившись ответом Г. И. Аганджаняна, я обратился к генералу Л. И. Яченину. Тот иронически заявил:

— Есть такая пословица: «О чем не сказали, о том не допытываются».

Тут же он предложил мне уйти в отпуск. Я удивился: неделю тому назад в предоставлении мне отпуска было категорически отказано.

Все прояснилось по возвращении из отпуска. Мартовским утром мне передали распоряжение — немедленно выехать в Потсдам к генералу армии В. Д. Соколовскому, заместителю Главнокомандующего Группой советских оккупационных войск в Германии и Главноначальствующего СВАГ.

В тот же день я был в Потсдаме.

До этого я видел Василия Даниловича несколько раз, но ни разу не приходилось с ним разговаривать. Он был высок, подтянут, тщательно одет. Говорил медленно, тихо, оценивающе поглядывая на собеседника, словно спрашивая, понятно ли, о чем речь. Все время казалось, что со мной говорит не крупный военачальник, а ученый или дипломат с утонченными, мягкими манерами очень воспитанного человека. В. Д. Соколовский поинтересовался, как я провел отпуск, сильно ли разрушен Ленинград, а затем сообщил:

— Принято решение командировать вас в Мюнхен в качестве советского представителя на судебном процессе над руководителями фашистского концлагеря в Дахау. По пути, в Нюрнберге, вы встретитесь с политическим советником при СВАГ Семеновым и прокурором СССР Горшениным. Оба они на Нюрнбергском процессе. От них получите указания, что делать на процессе в Дахау, заодно побываете и на Нюрнбергском суде.

Начальник штаба СВАГ генерал-лейтенант М. И. Дратвин вручил пропуска на меня, шофера прокуратуры старшего сержанта А. Н. Арбузова и на автомашину и сообщил, что с нами поедет корреспондент международного отдела ТАСС Владимир Николаевич Будахин. Этому я был несказанно рад: рядом будет бывалый человек.

Когда я о поездке доложил А. В. Горбатову, он обрадовался:

— Завидую, не всякому выпадает такое — посмотреть всю послевоенную Германию, да еще побывать на Нюрнбергском суде. Вернетесь, соберем офицеров, расскажете обо всем...

28 марта мы пересекли демаркационную линию и подъехали к контрольно-пропускному пункту американских войск. Метрах в двадцати от дороги, прикрытый деревьями, приютился небольшой домик. На стене нарисована огромная, белого цвета, звезда. На крыше — национальный американский флаг. Уткнувшись в стену домика, стояли три «виллиса» и красный с желтыми полосами автомобиль с надписью на бортах «MP»{27}. Дорогу перекрывал выкрашенный в три цвета шлагбаум. Мы остановились. Никто к нам не подошёл. Попросили водителя подать сигнал. Никакой реакции. Посоветовавшись с Будахиным, я направился к будке. Постучал в дверь. Тихо. Осторожно открыл дверь: там, уткнувшись в подушки с пестрыми наволочками, спали двое американских солдат. На столе лежали четыре автомата и ракетница. Я громко кашлянул — спящие не пошевелились. «Вероятно, выпили», — подумал я и, опасаясь, что, увидев меня, одетого в советскую военную форму, со сна могут не разобраться и наделают черт знает чего, осторожно закрыл дверь. В это время из красно-желтого автомобиля вышёл здоровенный заспанный детина в белой каске с теми же буквами «MP» и, широко улыбаясь, направился ко мне. Протянув руку и коверкая русские слова, он воскликнул:

— О, первый раз вижу русского офицера!.. Готов вам услужить.

Он подошёл к нашей машине и поздоровался с Будахиным и Арбузовым.

Мы предъявили документы и пояснили, куда следуем. Он посмотрел на сопроводительное письмо, написанное на английской языке, в котором предлагалось оказывать нам «всяческое содействие». Прочел вслух подписи представителей американской администрации и расплылся в улыбке:

— Счастливого пути!

Итак, мы в Западной Германии, в американской зоне оккупации. Чудесные, широкие, зеркально ровные дороги, уже зеленеющие аккуратные поля, сады, уютные поселки, подступающие вплотную к городам... Почти полное отсутствие следов войны — нетронутые фабрики, заводы, магазины, дома... На улицах — потоки легковых автомашин, толпы хорошо одетых женщин, мужчин, детей. Среди них немало в немецкой военной форме, только без погон, знаков различия и орденов.

С невольной болью я сравнивал все это с почти начисто выжженными селами и городами Белоруссии, Украины, Молдавии, которые видел. Что-то коварное и вопиюще несправедливое крылось во всем представшем перед нами благополучии и покое, словно чей-то злой разум долго и упорно трудился, чтобы создать такие контрасты. И снова, как и в дни войны, вставали мучительные вопросы: почему так? почему виноватый вроде бы ничем не пострадал, не несет никакого бремени войны?

Мои горькие размышления прервал В. Н. Будахин:

— Странная все же штука — политика! Четыре года немцы мучили нас, разоряли, жгли наши дома, истребляли нас и наши семьи, а мы все делаем для того, чтобы не обидеть их, печемся, как бы помочь им, как возродить Германию.