Именем Усатого Существа - [2]

— Ратмир Григорьевич, Пермь заказывать?

В дверь с мимолетным стуком сунулась молоденькая секретарша. Увидев шефа не за столом, а в странной позе у стены, обеими руками прижимающего пепельницу к панели, она свойски хихикнула, шагнула в кабинет.

— Новый комплекс упражнений, шеф? Покажете?

— А-аа… ва-аа… — только и произнес Ратмир Григорьевич.

— Иди, Веруня, не мешай! — вместо него и его голосом распорядился таракан из своего хрустального узилища. — Пермь пусть сама звонит, она в нас больше заинтересована.

— Как скажете. Я еще вам сегодня нужна?

— Свободна, Веруня, — голосом хозяина кабинета разрешил таракан. — Гарик что?

— Он кофе заваривает. Попьем, и я пойду. Вы-то, я знаю, вечером кофе не пьете, Ратмир Григорьевич.

— Именно! — коротко бросил таракан.

Секретарша, вильнув бедром, скользнула за дверь.

И тут Ратмир Григорьевич несколько овладел собой и даже хохотнул, хотя и диковато. Натурально — говорящий таракан! Да еще такой информированный. И про пермских поставщиков, ему известно, и про телохранителя Гарика. А голос-то, а интонации! В этой дикости было больше забавного, чем страшного. Ратмир Григорьевич хохотнул опять.

— Так вот, я тебе и говорю: ну, раздавишь ты меня, допустим, — продолжил таракан свою речь, прерванную приходом секретарши, — ну, выметет меня ваша уборщица Галия Ахметовна, ну, стену загадишь или ковер — всей тебе и прибыли. А отпустишь — я тебе службу сослужу, я ведь, сам видишь, не простой таракан.

— Значит, кофе вечерами я не пью? — почти весело спросил бизнесмен хрустального затворника.

— И правильно делаешь, — откликнулся тот, поводя усами, — здоровьишко-то у тебя, Говэныч, не ахти…

— Григорьевич! — строго оборвал таракана бизнесмен, на миг как бы окунувшись в допаспортное свое прошлое. — Григорьевич! А то раздавлю, как клопа! Больно много ты знаешь, как я погляжу!

— Григорьич, ясное дело — Григорьич, — спешно согласилась пепельница, — о чем речь!

— И какую ты мне можешь службу сослужить, насекомое? Как щука Емеле, имеется в виду?

— В принципе — так, — прозвучало из хрусталя.

— Что-то я и сказок таких не знаю: с волшебными тараканами. — Ратмир Григорьевич совсем уже оклемался перед лицом невероятного. — Что-то помалкивает о них фольклор.

— Мало ли о чем он помалкивает. Волшебные представители имеются у каждого вида земной фауны, по одному на каждый, — сообщил таракан. — Слушай, Григорьич! — воззвал он к бизнесмену. — Так, что ли, и будешь стоять, стенку подпираючи? Ты хоть на стол меня положи и сам сядь. Сказал же: не сбегу. Закон у нас такой, неперелазный. Кабы не закон, давно бы меня тут не было. Глянь-ка.

Ратмир Григорьевич глянул и увидел, что между пепельницей, на которую он давил, и стенкой существует косой зазор, в который свободно мог проскользнуть говорящий усач, а меж тем он не делает никаких попыток смыться, а точно прилип к хрустальной вогнутости.

Пожав плечами, недоверчиво усмехаясь (надо же!), бизнесмен отвел пепельницу с прилипшим пленником от стены, на вытянутых руках, в перевернутом виде отнес ее к столу и поставил тараканом вниз.

— Ну что ж, — сказал он, настраиваясь воспринимать безумную эту ситуацию юмористически, — ну что ж, отдохнем от коммерции обыденной, поторгуемся на волшебном уровне. Итак, господин усач, вы у меня в плену, и что вы мне можете предложить в обмен на свободу? По вашему веленью, по моему хотенью. Самоходную печь? Так у меня своих четыре иномарки. Царскую дочь? Верней, президентскую? Так она, говорят, замужем, да и я, в некотором роде, женат. Что там еще? Злато-серебро? Это, конечно, никогда не лишне, но и тут я особо не нуждаюсь…

— Знаю, знаю, — откликнулся хрустальный пленник, — крутой ты, Григорьич, воротила, даром что по образованию теплотехник. Восемь разнопрофильных магазинов в одном Питере, акций тьма, оборотный капитал не охватишь…

— Вот видишь, — веселился воротила с некоторым, правда, напряжением, — ничего мне от тебя не надо, век тебе, таракан, свободы не видать!

— А здоровье? — напомнил тот. — Здоровья, Григорьич, ни за какие бабки не купишь! Мотор у тебя, знаю, барахлит, с сосудистой системой швах, с опорно-двигательной не ахти. А лоханки твои почечные? А я бы тебе просоответствовал. Да и с внешностью бы помог, и с фигурой. Я твою внешность, Ратмир Григорьич, не хаю, но вспомни, как сам переживал, когда в Ларису влюбился из параллельного потока: мол, кабы мне нос попрямей, подбородок бы мужественный, да роста бы, да спортивности — все бы, мол, за это отдал. В электричке-то еще, помнишь, плакал?

Ратмир Григорьевич побледнел, сжал края пепельницы так, что заломило пальцы. В волшебной сущности всеведущего таракана он больше не сомневался. Точно ведь было это, плакал он в полутемном пустом вагоне зимней электрички, уткнувшись лицом в окно. Плакал, отвергнутый, возвращаясь со студенческой лыжной базы на день раньше положенного срока. И тьма была за окном, и снег валил, невидимый во тьме, и лишь у платформенных фонарей он высвечивался, косо гонимый ветром, и переваливал через световые пятна, точно стремительная вода через валуны, разбрызганная на тысячи капель. Было это, было…