Именем человечества - [3]

Пришлось зайти. Впрочем, что тут особенного. Он действительно обязан знать, как работают его подчиненные. А у Тропининой и таблички с часами приема на дверях не видно, и стулья без белых чехлов.

Но не успел он сделать эти первые замечания, как Тропинина мягко, но решительно произнесла:

— Раздевайтесь, Андрей Николаевич!

— Вы что, серьезно собираетесь меня обследовать? — деланно рассмеялся Зорин. — Может, и данные анализов потребуете, и на рентген пошлете?

— Нет, я только послушаю ваше сердце. Сядьте вот сюда, снимите халат и расстегните рубашку.

Он пожал плечами, но повиновался. Тропинина откинула свои волосы и приложила к его груди ухо.

— Дышать или не дышать? — продолжал Зорин в шутливом тоне.

Она молча продолжала слушать. Потом поднялась, медленно прошлась по кабинету, обратила к нему явно озабоченное лицо:

— Вы не откажетесь принять пять-семь сеансов по моей собственной методике?

Он откровенно усмехнулся:

— Я начал лечить свое сердце, уважаемая Татьяна Аркадьевна, по самым разным методикам, когда вы еще только-только начинали ходить. А сейчас… Мы оба с вами врачи и оба понимаем, что медицина — увы! — не всесильна.

— В таком случае я просто настаиваю на своем предложении. Нет-нет, не возражайте! Сейчас и начнем. Разденьтесь до пояса и лягте вот сюда, на кушетку.

Тропинина раскрыла небольшую металлическую коробочку и, обмакнув в нее ватный тампон, тщательно припудрила руки каким-то белым порошком.

— Что это, если не секрет? — поинтересовался Зорин.

— Для вас — не секрет. Это самый обычный тальк с небольшой примесью солей радия.

— Солей радия?!

— Не бойтесь, примесь настолько ничтожна, что ваш организм ее даже не почувствует. Радий необходим для возбуждения моих биотоков.

— Так вот как вы собираетесь меня лечить?.. Любопытно… А для вас это не опасно?

— Для меня это не опасно, — коротко ответила Тропинина. Она склонилась над ним и, как в прошлый раз, начала осторожно, едва касаясь ладонями кожи, поглаживать область сердца. Руки ее все время оставались прохладными. Но Зорин не мог отделаться от ощущения, что с них стекают какие-то слабые щекочущие токи.

Наконец она выпрямилась:

— Все. Послезавтра, в среду, я приглашаю вас в это же время на следующий сеанс.

Он поднял на нее глаза. Лицо Тропининой было сосредоточенным и строгим, как подобает быть лицу врача. Но это почему-то задело Зорина:

— Благодарю вас, доктор.

— На доброе здоровье. И, пожалуйста, не забывайте, что вы не только врач, но и просто человек. Я слышала, вы совсем не бываете на воздухе… Разве эти горные тропинки не для вас? — кивнула она на проглядывающие сквозь листву парка красноватые кручи.

Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем сухая врачебная этика, и в душе Зорина вновь затеплился огонек давно забытого чувства. Он с трудом оторвал взгляд от ее лучистых глаз:

— Спасибо, Татьяна Аркадьевна. Я действительно засиделся в четырех стенах. Но эти горные тропинки… Скажу вам честно, в последнее время я стал побаиваться их.

— Придется забыть эти страхи. Впрочем, скоро вы сами убедитесь в этом, — добавила она все с той же загадочной улыбкой.

— Если бы так…

— А иначе что стоила бы моя методика. Всего доброго, Андрей Николаевич.

Он вышел в коридор и в растерянности направился в сторону солярия, откуда только что пришел. В голове его был полнейший сумбур.

Что это, в самом деле: шарлатанство, игра в оригинальность или самый обыкновенный розыгрыш? Но он давно не чувствовал себя таким сильным и бодрым, а грудь словно продули мощным вентилятором — так легко и свободно теперь дышалось.

Нет, если это и просто гипноз, внушение, — все равно Тропинина творит чудеса. Он круто повернулся и, выйдя в вестибюль, поднялся к себе в кабинет. Обычно на этот подъем со второго на четвертый этаж он затрачивал несколько минут, останавливаясь на каждой лестничной площадке, сегодня же поднялся без единой остановки, без малейшего затруднения в дыхании и первое, что сделал, это раскрыл календарь на следующей среде и жирно обвел число красным карандашом.

3

Потом были пятница, понедельник и снова среда. И в каждый из этих дней он еще с утра не находил себе места, беспрестанно поглядывая на часы и торопясь поскорее справиться с неотложными делами, чтобы не опоздать к назначенному часу. А когда наступал этот час, то бросал все дела и, волнуясь, как мальчишка, заранее чувствуя на груди холодок нежных женских ладоней, спешил на второй этаж. С минуту стоял перед закрытой дверью, стараясь придать себе мало-мальски подобающий его возрасту и положению вид. А потом легонько, как самый почтительный пациент, стучал в эту дверь, где так и не появилась табличка с часами приема, и уже не шутил и не острил, а только заглядывал не без робости в огромные, темно-карие глаза «своего» врача, надеясь увидеть в них нечто большее, чем просто внимание и профессиональный интерес.

Но глаза Тропининой были неизменно сосредоточенными и строгими. И только руки, удивительно нежные, ласковые руки будто тянулись к нему, звали его в тот молодой счастливый мир, к которому принадлежала она сама.

Во время сеансов они почти не разговаривали друг с другом. Но он успел узнать стороной, что в Кисловодск она приехала недавно, неизвестно откуда, живет лишь с маленьким семилетним сыном, со всеми ровна, приветлива, но близких знакомых у нее нет, и к себе она никого не приглашает.