Имена на поверке - [19]

Нам хорошо от горькой песни,

Что ты под Вязьмою сложил.

«Не забыть мне этот вечер…»

Не забыть мне этот вечер:

Ветер шарил по полям,

А в саду на тихом вече

Совещались тополя.

Я — романтик. Было жалко,

Что на спутанных ветвях

Не увижу я русалки

С гребнем в мокрых волосах.

Что не крикнет старый леший

Мне из темного дупла,

Что не спросит ворон вещий,

Пролетая: «Как дела?»

Вместо этой чертовщины

С ней я встретился тогда,

Где о сникшие вершины

Раскололась гладь пруда.

По пруду кувшинки плыли,

Звезды на небе зажглись,

Мы недолго говорили,

Улыбнувшись, разошлись.

В память вечера такого

Я хотел для счастья снять

Неизвестную подкову

Неизвестного коня.

А подкова затерялась

В мягких теплых небесах…

Только мне затосковалось,

Отчего, не знаю сам.

Может, я погибну скоро,

Но до смерти б я донес

Чутких листьев робкий шорох,

Перемигиванье звезд.

Может, я не смело встречу

Смерть. Но, сделавшись светлей,

Я припомню этот вечер —

Встречу с девушкой моей.

1938 г.

Николай Отрада [3]

Полине

Как замечательны,

как говорливы дни,

дни встреч с тобой

и вишен созреванья!

Мы в эти дни,

наверно, не одни

сердцами стали

донельзя сродни,

до самого почти непониманья.

Бывало, птиц увижу

на лету

во всю их птичью

крылью красоту,

и ты мне птицей

кажешься далекой.

Бывало, только

вишни зацветут,

листки свои протянут в высоту,

ты станешь вишней

белой, невысокой.

Такой храню тебя

в полете дней.

Такой тебя

хотелось видеть мне,

тебя

в те дни

большого обаянья.

Но этого, пожалуй,

больше нет,

хотя в душе волнение сильней,

хоть ближе

до любимой расстоянье.

Одно письмо

Вот я письмо читаю,

а в глазах

совсем не то,

что в этих строках, нет.

Над полем, Поля,

полнится гроза,

в саду срывает ветер

яблонь цвет.

Ты пишешь:

«Милый,

выйдешь — близок Дон,

и рядом дом.

Но нет тебя со мной.

Возьмешь волну донскую

на ладонь,

но высушит ее

полдневный зной».

Так пишешь ты…

В разбеге этих строк

другое вижу я —

шумят леса…

К тебе я ласков,

а к себе я строг.

И грусти не хочу.

Ты мне была близка.

Но как все это

трудно описать,

чтоб не обидеть…

Знаешь,

я б сказал —

меж нами нет границ

на много лет.

Над полем, Поля,

полнится гроза,

в саду срывает ветер

яблонь цвет.

В душе —

   дороги жизни,

     между гроз,

а я иду,

товарищи вокруг.

Попробуй это все понять

   без слез

и, если можешь, жди,

мой милый друг.

Попутно

Я, кажется,

Будто все спутал,

Чувства стреножил со зла,

А ты говоришь;

— Попутно,

Нечаянно как-то зашла. —

Минуты проходят в молчаньи,

Нам не о чем говорить.

И будто совсем случайно:

— Поезд уйдет до зари,

Поезд уходит скорый… —

Его не вернуть назад.

Я ждал тебя

И без укора

Хотел тебе все сказать.

Сказать,

Что при этой погоде

Непогодь в сердце,

Дождь.

А ты говоришь;

— Проводишь?

К поезду ты придешь? —

На улице воздух мутный —

Это идет весна.

Ушла

И с собой попутно

Радость мою унесла.

1938 г.

Некогда

Клены цветут.

Неподвижная синь.

Вода вытекает в ладонь.

Красиво у Дона,

И Дон красив,

Тих и спокоен Дон.

Вот так бы и плавал

В нем, как луна,

У двух берегов на виду.

И нипочем

Мне б его глубина,

Вода б нипочем в цвету.

Вот так и стоял бы на берегу

И в воду глядел, глядел;

Вот так бы и слушал

Деревьев гул, —

Но много сегодня дел.

1938 г.

Почти из моего детства

Я помню сад,

Круженье листьев рваных

да пенье птиц, сведенное на нет,

где детство, словно яблоки шафраны,

И никогда не яблоко ранет.

Оно в Калуге было и в Рязани

таким же непонятным, как в Крыму:

оно росло в неслыханных дерзаньях,

в ребячестве не нужном никому;

оно любило петь и веселиться

и связок не жалеть голосовых…

Припоминаю: крылышки синицы

мы сравнивали с крыльями совы

и, небо синее с водою рек сверяя,

глядели долго в темную реку.

И, никогда ни в чем не доверяя,

мы даже брали листья трав на вкус.

А школьный мир? Когда и что могло бы

соединять пространные пути,

где даже мир — не мир, а просто глобус,

его рукой нельзя не обхватить?..

Он яблоком созревшим на оконце

казался нам,

на выпуклых боках,

где Родина — там красный цвет от солнца,

и остальное зелено пока.

Август 1939 г.

В поезде

В вагоне тихо.

Люди спят давно.

Им право всем

на лучший сон дано.

Лишь я не сплю,

гляжу в окно:

вот птица

ночная пролетает

над рекой

ночной.

Вот лес далекий шевелится,

как девушку,

я б гладил лес рукой.

Но нет лесов.

Уходит дальше поезд.

Мелькает степь.

В степи озер до тьмы.

Вокруг озер трава растет по пояс.

В такой траве когда-то мы

с веселым другом

на седом рассвете

волосяные ставили силки —

и птиц ловили,

и, как часто дети,

мы птиц пускали радостно с руки.

В вагоне тихо,

люди спят давно.

Им право всем

на лучший сон дано.

Но только я

сижу один, не сплю…

Смотрю на мир ночной,

кругом темно.

И что я не увижу за окном —

я, как гончар, в мечтах

сижу леплю.

Осень (Отрывок)

Сентябрьский ветер стучит в окно,

прозябшие сосны бросает в дрожь.

Закат над полем погас давно.

И вот наступает седая ночь.

И я надеваю свой желтый плащ,

центрального боя беру ружье.

Я вышел. Над избами гуси вплавь

спешат и горнистом трубят в рожок.

Мне хочется выстрелить в них сплеча,

в летящих косым косяком гусей,

но пульс начинает в висках стучать.

«Не трогай!» — мне слышится из ветвей.

И я понимаю, что им далеко,

гостям перелетным, лететь, лететь.

Ты, осень, нарушила их покой,

отняла болота, отбила степь,

предвестница холода и дождей,

мороза — по лужам стеклянный скрип.

Тебя узнаю я, как новый день,

как уток, на юг отлетающих, крик…