Имена льда - [24]

Он произнес слово, которого Ял не понял. Поэтому следующие несколько дней Уайяла обучал его этим словам. Все они были — лед. Он был разным — Ял выучил около ста только основных разновидностей и состояний льда. И лишь в одном лед был одинаков — Уайяла всегда говорил о нем «я».

— Почему ты говоришь про лед — я? — спросил его Ял.

— Потому что лед — это я, — ответил Уайяла.

— Весь этот лед? — спросил Ял, разведя руки в стороны. — Весь-весь лед в мире?

Уайяла кивнул.

— И тот, который от нас в ста километрах? — не унимался Ял.

— И тот, который в ста километрах, и тот, который тысячу лет назад, — отвечал Уайяла. — Весь лед — это я.

Ял не спал ночь. Наутро, глядя, как Уайяла лепит из ледяной крупки яичницу с беконом, он спросил:

— Поэтому ты можешь преобразовывать лед? Потому что он — это ты? Он просто слушается тебя, как себя?

— Он не слушается меня, — ответил Уайяла и поставил на стол тарелку, над которой поднимался аппетитно пахнущий пар. — Достаточно что-то немного изменить в себе — и что-то непременно поменяется в мире. Надо только знать, что, как и когда поменять.

Ял принялся уплетать яичницу. Уайяла превосходно готовил — как раз так, как ему, Ялу, нравилось.

— Тебе следует этому поучиться, — сказал Уайяла.

Он поставил на стол только что сотворенную чашку с горячим шоколадом и вышел из хижины — завтракать.

Следующие несколько дней Ял пытался научиться колдовать. Все усилия, как и прежде, оказались напрасны — лед его не слушался.

— У меня никогда не получится, — воскликнул он в отчаянии. — Я просто не способен на это!

Уайяла покачал головой и ком, который держал в руках Ял, вытянулся, окрасился и превратился в сочную морковку.

— Тебе надо прилежнее работать, — сказал Уайяла.

— Мне нет смысла работать, — отвечал Ял — он в сердцах отшвырнул морковку, и та побелела и рассыпалась на тысячи осколков. — Я бьюсь над этим льдом — как рыба об лед.

— Вот именно. Ты бьешься надо льдом. А надо работать над собой.

— То, что ты говоришь, совершенно лишено смысла, — говорил ему Ял. — Ты лед, а я нет. Тебе имеет смысл работать над собой, чтобы менять лед, а мне — нет.

Уайяла снова долго-долго смотрел на него — и Ял затруднялся истолковать этот взгляд. Он склонялся к тому, что в нем — разочарование. Или даже гнев. Поэтому, когда Уайяла заговорил, он вздрогнул. Но голос прозвучал неожиданно мягко.

— Ты сказал — как рыба об лед. В твоем мире есть лед?

Ял кивнул.

— Расскажи мне о нем. Его можно преобразовывать?

— Лед — это белый прозрачный кристалл, — сказал Ял. — Он твердый и холодный. В некотором смысле его легко преобразовать — можно делать из него ледяные фигуры, можно раздавить его каблуком, можно растопить и превратить в воду, а потом — в пар.

— Лед — это вода?

— В общем, да.

Уайяла покачал головой.

— Никогда не думал о себе, как о воде, — признался он.

— Ну, лед, это не совсем вода — вода становится льдом, только когда холодно.

— Холодно? — переспросил Уайяла. — Что значит — холодно?

Ял пожал плечами. Он не знал, как объяснить Уайяле, что такое холод. В мире Уайялы не было ни холода, ни тепла — Ял вообще не замечал температуры. Даже когда приходилось идти долго и быстро, ему не становилось жарко, а когда Уайяла накрывал его одеялом, созданным из тонкой пластинки льда, он не мерз. Самым удивительным в ледяном мире Уайялы было то, что он не был холодным. Может, именно потому, что сам Уайяла не знал, что такое холод.

— Не знаю, как объяснить, — признался Ял. — В ледяной пустыне в моем мире я бы уже давным-давно замерз до смерти.

— А здесь тебе не холодно? — спросил Уайяла.

Ял покачал головой.

— Может, это какой-то другой лед, — предположил Уайяла.

Чем бы ни был этот лед, он, Ял, ничего не мог с ним сделать. Он был совершенно беспомощным в этом мире и мог надеяться только на Уайялу.

Они шли уже полдня — по ощущению Яла — но холмы и не думали приближаться. Ял уже привык к этим фокусам. Ледяной мир жил по своим законам и отмерял время и расстояние так, как ему было угодно. Возможно, это каким-то образом зависело от Уайялы — Ял перестал его расспрашивать после того, как понял, что сам никогда не научится преобразовывать лед. Пока Уайяла с ним — ему все равно. А Уайяла был с ним всегда. С того момента, когда подобрал его в ледяной пустыне, куда Ял попал неизвестно как и откуда. Он ничего не помнил толком — отдельные слова, какие-то строки неизвестно из каких книг или, может быть, песен. Помнил еще что-то, но совсем уже смутно — будто и не помнил вовсе, а сам придумал — чьи-то теплые руки, собственный хохот, боль в растянутой лодыжке. Эти воспоминания его сильно мучили первое время — когда Уайяла, неизвестно откуда взявшийся в пустыне, отпаивал его чем-то отвратительным, отдаленно напоминавшим чай. И сам Уайяла был страшен — хотя теперь Ял готов был списать это на свое полубредовое состояние — у него то появлялась лишняя пара рук, то губы шевелились совсем не в лад и не в такт с произносимыми словами, то глаза перемещались вокруг головы. По мере выздоровления Яла тело Уайялы становилось все более человеческим. Только кожа имела оттенок мутного стекла, глаза напоминали льдинки, волосы были похожи на пучок травы, густо покрытой сероватым инеем.