Имена - [58]

Джебел-Амман — Джеймс Акстон.

7

Я встретился с ней в кафе на площади Колонаки — это место, где рано или поздно появляются все афиняне, желающие на людей посмотреть и, главное, себя показать, где у женщин пухлые ультрафиолетовые губы, форма одежды — кожа, цепочки только золотые, футуристический объект на углу — «Де Томазо пантера», штабной автомобиль, порожденный чьей-то праздной фантазией, и стройные бородачи в темных очках, с накинутыми на плечи свитерами лениво меняют позу на своих стульях.

Приближаясь, Энн наклонила голову, чтобы привлечь мое внимание. В ее приветливой улыбке была доля укоризны.

— Где вы пропадали? — с упреком спросила она.

— Ездил по делам. Персидский залив и севернее. Масса чудес.

— Свинство. Могли бы и предупредить.

— Все было неожиданно, честное слово. Я еле успел оформить визы.

— Хотели, чтобы мы поволновались, — сказала она.

— Смешно.

— Хотели заставить нас подумать, что вы просто сбежали, бросили все это и нас в том числе.

— Вы звонили моей секретарше?

— Чарли звонил.

— Значит, выяснили, куда я делся.

— Не сразу, — сказала она с интонацией, дающей понять, что я отнесся к ее укорам серьезней, чем следовало.

На всей покатой площади с ее главными и второстепенными кафе, маленьким сквером, автомобильной сутолокой и тремя-четырьмя киосками в гирляндах ярких журналов было шумно и людно. Первый погожий день после затяжной хмари. Навесы свернули, чтобы впустить солнце, столики вытащили на тротуары. Радость и облегчение. Старуха крутила ручку шарманки, пока ее муж ходил между столиками, собирая монеты. У людей был счастливый вид уцелевших, которые жаждут обсудить пережитую катастрофу. Официанты двигались боком. На краю суеты маячил торговец лотерейными билетами со своим пестрым шестом.

— До чего приятно вернуться, — сказал я. — Хочется ничего не делать, никуда не ходить. Солнечная зима — вот все, что мне надо. Апельсиновые деревья на каждой улице. Женщины в самодовольных сапожках.

— Подождите, скоро задует ветер. Вы достаточно высоко на Ликабетте, чтобы ощутить всю прелесть.

— Хочу убивать время. Сидеть в заведениях вроде этого, болтать ни о чем.

— Должна признаться, что я не умею убивать время в сердце города. Для этого мне нужно море или открытый ландшафт.

— А я бы скатился к этому запросто, — сказал я. — Коптил бы небо. Потягивал тут кофеек, там винцо. Можно загнать важные вещи в обыденность. А можно исключить их вовсе.

— Я и не знала, что в душе вы бездельник.

— Мы все таковы. Только не все это осознаем. Я готовлюсь к беспросветным годам впереди. Грустный одинокий экспатриант. Брошен женой. Уныло слоняется по сомнительным забегаловкам. Как раз вчера один мой приятель предсказывал себе подобную жизнь. Там все вертелось вокруг химчистки. Что бы это значило?

— Не знаю. Самоуничижение — честно говоря, меня от него коробит. Слишком часто это всего-навсего проявление эгоизма, разве не так? Форма агрессии, жажда быть замеченным хотя бы благодаря своим недостаткам. Не понимаю я этих современных вывертов. Хотя вообще-то именно я могу стать такой, как вы описали. Грустной экспатрианткой. Не по внешности, а по сути.

Люди перед киосками читали шапки свежих газет. Официант открыл полбутылки вина. Я улыбнулся Энн, склонив голову, поглядев на нее нарочито оценивающе. Взгляд искоса и со смыслом.

— Возможно ли это: любовные приключения как функция географии?

Она посмотрела на меня в ответ с легким интересом.

— Может быть, вы хотите усилить ощущение места. Места, которое рано или поздно придется покинуть, и, скорее всего, не по своей воле.

— Это мне в голову не приходило, — сказала она. — Супружеские измены как функция географии. Неужели у меня есть такие подспудные мотивы?

— Утрата Кении, утрата Кипра. Вы хотите оставить себе что-нибудь получше ритуальной маски или статуэтки. Свой личный Кипр, воспоминание. Как женщина может сделать эти места своими, если в конечном счете то, куда и когда она едет и когда оттуда вернется, определяется работой ее мужа?

— Функция памяти. Пожалуй. У некоторых женщин есть привычка планировать свои воспоминания.

— Нет ли тут связи? Между географией и памятью?

— Вы уводите разговор от меня.

— Вы простая девушка с лесопилки. Знаю.

— Конечно, есть и обычное чувственное удовольствие. Это мы можем принять в расчет? Охота пощекотать нервы.

— Это другая тема. На мой взгляд, не слишком приятная.

— Хотите соблюсти видимость приличий.

— Отчасти. Я не хочу поддаваться ревности. Мужчина способен ревновать женщину, которую никогда не любил, которая ему всего лишь друг. Ему не нравится слушать о чувственных удовольствиях. Ее романы интересуют его как предмет обсуждения, орнамент в ее жизни.

— Самый подходящий разговор для площади Колонаки, — сказала она.

— Не обязательно ненавидеть мужчину, который радуется своим неудачам. Так? И не обязательно любить женщину, чтобы испытывать к ней собственнические чувства и негодовать по поводу ее романов.

— Не знаю, насколько вы серьезны. Вы не шутите?

— Конечно, нет.

— До чего мило. Правда.

— Я как-то не думал, мило это или не мило.

— Или я ошибаюсь, полагая, что удостоена особой чести?

— Возможно, ошибаетесь. Патологическая зависть — мой давний порок.