Имена - [120]

Он спросил меня, что я видел и слышал.

На следующий день явился другой посетитель — служащий политического отдела американского посольства. Он показал мне удостоверение и спросил, нет ли у меня шотландского виски. По его словам, он только что побывал в больнице у Дэвида Келлера и провел с ним нелегкую беседу. Мы прошли в гостиную. Я ждал от него вопросов о моей работе, о знакомствах среди местных жителей, но он внезапно спросил меня о банке «Мейнланд». Я рассказал ему то немногое, что было мне известно. Они давали кредиты туркам, внушительные суммы. В Турции у них было только представительство — ни один иностранный банк не имел там полноценного филиала, — так что утверждались эти кредиты в Афинском отделении. Все это он знал, хоть и помалкивал. В нем угадывался прежний толстый ребенок — он был гладкий, молочно-белый, одышливый. Центральное место в его облике занимало грузное, нежно лелеемое тело, внимание к которому сквозило в каждом его жесте, в том, как мягко он ступал по полу, как бережно опускался в кресло, бережно клал ногу на ногу.

Он задал мне несколько вопросов о моих путешествиях по региону. Он не раз приближался к теме «Северо-Восточной группы», но так и не произнес вслух этого названия, так и не задал прямого вопроса. Я пропускал неопределенные намеки мимо ушей, не добавлял к своим ответам ничего лишнего, часто делал паузы. Гость сидел со стаканом в руке, обернув его дно бумажной салфеткой, которую отыскал на кухне. Это был странный разговор, полный уклончивых реплик и подводных течений, совершенный в своем роде.

Но за кем они охотились на самом деле?

Я до сих пор не могу разрешить эту загадку. Я выходил на пробежку в один и тот же час шесть дней подряд. И ни разу не столкнулся в лесу с Дэвидом, если не считать последнего дня. Не я ли должен был стать их жертвой? Не спровоцировал ли Дэвид стрельбу, кинувшись на них раньше, чем они распознали в нем постороннего? Или они просто перепутали его со мной? Такой промах означал бы любопытную симметрию ошибок при установлении личности, особенно если допустить, что наш знакомый Андреас Элиадес стоял за этим актом или был каким-либо образом с ним связан. Ведь именно Андреас спутал меня с Дэвидом Келлером в тот вечер, когда мы познакомились. Он думал, что банкир — я. А его товарищи приняли Дэвида за американца, занимающегося анализом риска? Такая возможность не идет у меня из головы из-за точного соответствия, возникающего в центре всей этой неразберихи, этой мешанины из мотивов, планов и преступлений. Тут чувствуется гармония.

Каков второй вариант?

Никакой путаницы не было. Мы с Дэвидом не похожи внешне, по-разному одеваемся, выбираем разные маршруты для бега. Им нужен был банкир. Они ждали у его дома, увидели, как он вышел в спортивном костюме, поехали к лесу и спрятались в конце самой вероятной тропинки.

И каково же твое мнение?

Я хочу верить, что они все рассчитали хорошо. Мне не нравится думать, что жертвой должен был стать я. Эта версия отдает нас всех на милость случая. Еще одно досаждает мне своей неуловимостью, своим нераскрытым смыслом — это отступающие вдаль человеческие фигуры и то, что есть истинного и надежного в их расплывчатом облике. В тот миг, когда террорист повернулся в мою сторону, я был не только потенциальной жертвой, но и определенно сделал что-то (я пытался вспомнить, что) с целью привлечь его особое внимание. Но он не прицелился и не выстрелил. Вот в чем суть. Похоже, что он не знал, кто я и чего от меня можно ожидать. Я склонен считать это аргументом в свою пользу.

Как по-твоему, был ли ты готов умереть?

Я застыл, охваченный чистым страхом. Мы глядели друг на друга. Я ждал пробуждения своего второго «я», наделенного природной смекалкой, той животной натуры, которую мы приберегаем для подобных случаев. Она подтолкнула бы меня в ту или другую сторону со стратегическим расчетом, зарядив мое тело адреналином. Но было только гнетущее замешательство. Я прирос к месту беспомощный, лишенный воли. Почему я замер там, на лесистом холме, сжав кулаки, перед лицом вооруженного человека? Ситуация призывала меня вспомнить. И главным орудием проникновения в тот минутный ступор было чувство, которое я не мог привязать к вещам. Слова должны были прийти позже. Единственное слово, последний пункт в моем давнем перечне.

Американец.

Где искать связующие нити?

Здесь важны имена. Рассказав служащему Министерства о том, что я видел в сосновом бору, я сообщил ему обо всем, что знал дополнительно, назвал ему все имена. Элиадес, Раусер, Хардеман, со всеми их запутанными отношениями. Я дал ему визитные карточки, добавив приблизительные даты разговоров, названия ресторанов, городов, авиалиний. Пусть следователи определяют хронологию, проверяют маршруты и списки пассажиров. Их работа — охрана порядка. Пусть они размышляют, взвешивают возможности.

Что еще?

Ничего. Я описал события таким образом, чтобы обойти молчанием одно имя, не нарушив при этом логической связности своего рассказа. Я не хотел говорить им об Энн Мейтленд. Мне подумалось, что она вряд ли обидится на меня за такую заботу.